— Твоя сестра, когда лишилась магии и была у нас… — Я фыркаю. Ну да! Вспомнил! Они ее обманом затащили в Саббат и пытались сделать Инквизитором. — Дай договорить! — Возмущается Оденкирк. Я замолкаю, скептически уставившись на него. — Так вот, когда у Мелани не было знака, я стал ее учителем. Мы ходили на Стоунхедж. Ты, наверное, в курсе, что там произошло? Там очень сильная энерготочка. Мелани сразу ее почувствовала, прикоснувшись к земле. А она была смертной.
Хм… Звучит убедительно.
— Попробуй закрыть глаза и сконцентрироваться на своем ребенке. Уверен, ты услышишь его.
Я вздыхаю, но слушаюсь: зажмурившись и положив руки на живот, пытаюсь вспомнить в полной мере ту мягкую, нежную, беззащитную энергию малыша. Сначала ничего. Только живот заурчал. Но потом послышалось, словно далекая музыка, присутствие моей дочки. Спит. Маленькая. Нежная.
Я неконтролируемо начинаю улыбаться.
— Вот видишь, что я и говорил. — Слышится скрип сидения под ним. Открыв глаза, увидела, что он уже не смотрит на меня, а задумчиво глядит вперед на дорогу. Уже стемнело. Мы оба были уставшие. — Надо найти ночлег. Если судить по карте, тут недалеко гостиница. Как насчет пройтись?
— А нельзя подъехать к самой гостинице и там бросить машину? — Я удивленно смотрю на Рэя.
— Нет. Мы же не хотим лишнего внимания?
Я тяжело вздыхаю и не сдерживаю своего раздражения:
— Тогда зачем было спрашивать: не против ли я пройтись?
— Вежливость должна быть во всем. — Смеется, глядя, как я натягиваю свою куртку, которая до этого удобным валиком лежала подо мной.
— Засунь свою вежливость знаешь куда? — Я кидаю ему его одежду и разгневанно выхожу из машины. Но когда очутилась на свежем воздухе, тут же вся моя спесь слетела и стало стыдно: чего я на него взъелась? Он грациозно вышел из машины, на лице все также читалась улыбка. Поэтому чувство вины сразу же поубавилось. Он расслабленно становится напротив меня, засунув руки в карманы джинс, с хитрой усмешкой чеширского кота.
— Смотрю я на тебя, и не понимаю, чего в тебе Аня нашла?
— Шарм и обаяние. — Он пытается удержать расползающуюся улыбку на лице, поэтому, будто стесняясь, опускает голову, водя пальцем по губам. Но глаза так и смеются надо моим раздражением.
— Вот знаешь, сейчас я нисколечко не жалею, что тогда тебе свернула шею. Вот нисколечко!
— Угу. — Он кивает, уже открыто смеясь надо мной, после чего, взяв меня за руку, тащит вперед по дороге. Это был второй автомобиль, который мы бросаем по пути.
Мы шли где-то около получаса, свернув с главного шоссе на дорогу. Гостиница с пафосным названием «Chateau de Chambord*», который был далек от оригинала, встретила нас скрипучей широкой лестницей и раздражающе приклеенной улыбкой метрдотеля. Пока я разглядывала фотографии на стене, изображающие интерьеры настоящего замка, путешествие хозяина гостиницы и его жены с дурацкими комментариями, типа: «Прикосновение к творению Леонардо Да Винчи. Дыхание безусловной красоты» — Рэйнольд тем временем снимал нам номера.
— Пошли. — Он снова по-хозяйски взял меня за локоть и потянул наверх, за нами тут же последовал метрдотель.
— Будьте уверены, вам понравится. Из комнаты открывается потрясающий вид на лес, к тому же комната находится во флигеле и соседи вам не помешают. Там же имеется интернет, кабельное телевидение, джакузи, отдельный санузел…
Ничего себе! Мое удивление с каждым перечислением все больше нарастает.
— Ты что президентский номер снял, что ли? — Шепчу я Оденкирку.
— Нет. Всего лишь для новобрачных.
— Чего? — Я резко останавливаюсь, чем сильно удивляю метрдотеля и Оденкирка. Я оглядываюсь на обслуживающего нас мужчину в поисках ответа.
— Да, миссис, наша гостиница имеет французского шеф-повара, вы не ослышались.
Но не успеваю я и рта открыть, как Оденкирк, обходит меня и начинает толкать вперед со словами:
— Моя жена обожает французскую кухню. Голову теряет от одного запаха французской булки.
Я же яростно шепчу Оденкирку на ухо:
— Твое счастье, что я потеряла магию, иначе свернутой шеей ты бы не отделался.
Рэйнольд оборачивается и, улыбаясь, громко говорит:
— Да, любимая, думаю, круассаны у них есть.
Я прослеживаю взглядом и вижу озадаченного метрдотеля, который, кажется, понял, что между «молодыми» идет какая-то нестыковка. Черт! Не к добру, что он заметил это. Поэтому я натягиваю улыбку и сладко произношу:
— Обожаю круассаны! Особенно с шоколадом.
Метрдотель тут же расцветает на глазах, будто я отвесила самый лучший комплимент в жизни:
— Тогда вы будете в восторге от нашего шеф-повара! Вы обязательно должны попробовать его десерты. А какие у него трюфеля!
— Не надо трюфелей! У нее на них аллергия. — Теперь уже Оденкирк ведет себя странно, неожиданно зарычав на обслуживающего.
— Да, знаете, слишком много масла, шоколада, или что они туда кладут в эти конфеты… — Я невнятно пытаюсь исправить положение. Все замолкают, ощущая неловкость ситуации.
— А вот и ваш номер! — Снова зажегся своей профессиональной улыбкой метрдотель, подводя нас к номеру. Он открывает дверь и нам предстает уютный номер в бело-голубой гамме. Мило.
— Спасибо. — Рэйнольд забирает ключ и пропускает меня вперед себя.
Оказавшись в номере, я чувствую себя сбитой с толку. Широченная кровать злит и манит меня: я очень устала, но мысль, что рядом будет храпеть этот противный Инквизитор, сводит на нет всю радость.
— Почему именно один номер? Почему нельзя было хотя бы с раздельными кроватями?
— Потому что есть такое правило: держаться вместе. Других номеров на двоих у них не было. Тут приехала какая-то актерская труппа и заняла все номера с раздельными кроватями. — Я слежу, как он, пока говорит, аккуратно сыпет соль у порога.
Тяжело вздохнув, начинаю раздеваться: скидываю обувь, рюкзак и куртку — прохожу к кровати и плюхаюсь на нее, ощущая мягкость и упругость матраца. Блаженство! Рай на земле.
— Сейчас бы тортика… шоколадного.
— У тебя теперь аллергия на шоколад по легенде. — Доносится противный голос Оденкирка.
— Твою мать! Вот дернуло тебе сказать, что трюфель не люблю. А я, между прочим, люблю шоколад!
Я слышу, как шуршит куртка Рэя, как он разувается, и его шаги становятся почти бесшумными на ковре. Закрыв глаза, лежу и обдумываю свое положение: я вляпалась по самое не балуйся. А вдруг ничего не выйдет? Вдруг всё бесполезно и я зря только подставилась? Ведь меня же убьют, если поймают. Или сделают что-то… Перед глазами всплывает лицо Кевина, его взгляд карих глаз — грустный и нежный. А как он улыбался! Как целовал! Я вспоминаю, как он любил играться с моими волосами: он даже научился мне заплетать косу, когда смотрели какой-то фильм. Где он? Знает ли Оденкирк? Меня так и подмывает спросить: Кевин в Саббате? Почему не пытался связаться со мной? Бросил? Или ему стерли воспоминания обо мне? Но Рэй же помнит Мелани, он как-то вернул себе воспоминания! Дьявол! Как же хочется спросить, но так страшно услышать ответ. Особенно тот, где: «Он просто сбежал. Жив, здоров, живет в Саббате. Нет, Варя, он помнит тебя. Да, он знает, что ты беременна».
— Оденкирк?
— Что? — Я поворачиваю голову в его сторону и открываю глаза: он сидит в кресле и, низко склонившись над кофейным столиком в неудобной позе, что-то отмечает на карте.