Сижу. Жду. Крошу булку на поднос.
В дверь постучались и робко вошли. Поднимаю взгляд и вижу Реджину — прекрасна, как всегда: царственная осанка, прическа волос к волоску, аккуратный, подчеркивающий красоту лица, макияж. Ни одной лишней детали.
— Доброе утро, Рэйнольд. — Она улыбается и проходит в комнату, где только два стула, кровать, тумбочка и шкаф с одеждой — немного напоминает Сенатский Карцер. — Это тебе от меня.
Она кладет маленькую коробку, по которой узнаю фрукты в шоколаде из одного кафетерия в Париже. Я же встаю и ставлю стул рядом с собой, после чего жестом руки приглашаю сесть.
— Спасибо. — Она садится и смотрит на меня в упор. Я не знаю, о чем она думает: может, читает мои мысли, может, о том, как я выгляжу, может, просто смотрит…
— Да, выглядишь ты плохо. — Она подтверждает мои догадки. Я же хмыкаю в ответ. А чего она ждала? Это не спа-отель. Да и я уже не тот.
— Медсестра сказала, что ты не ешь совсем. Не идешь на контакт. И продолжаешь видеть Мелани.
На имени возлюбленной мое сердце ёкает, но я продолжаю сохранять холодный безразличный вид.
— Ты вообще лечишься? Таблетки пьешь?
Я вздыхаю и достаю таблетки из нагрудного кармана своей пижамного вида одежды, после чего ссыпаю их горсткой перед Реджиной.
— Теперь я, кажется, понимаю, почему Сенат не поддерживает идею психического лечения Инициированных — они просто не дадутся.
Я улыбаюсь на слова Реджины. Она права, я не позволю им промывать мне мозги таблетками.
— Рэйнольд, ты понимаешь, что Архивариус, приставленный к тебе, не будет разбираться лечился ты или нет. Шаг в сторону и тебя сожгут.
Реджина пытается, как обычно, запугать меня. Но уже не страшно — горел. Даже хорошо, если умру, тогда я наверняка буду с Мелани. И, наверное, смогу коснуться ее.
— Мелани… Опять Мелани… — Светоч горько произносит ее имя. На несколько мгновений я даже вижу слезы в ее глазах. После чего она произносит нежно, по-матерински, при этом положив свою руку на мое колено: — Милый, а ты не думаешь, что она плод твоей фантазии?
Я недоуменно смотрю на нее. С чего вдруг она начала разговор об этом? Раньше она подозревала и упрекала меня в том, что колдую, призывая не упокоенную душу. А теперь «плод фантазии»?
— Ну сам посуди! Если бы она была призраком, то ее видели бы остальные Инициированные.
Так уж и все? Я делаю скептическую мину на лице.
— Хорошо! Не все. Согласна. Но среди нас есть чувствительные к потустороннему миру. Например, я. Поверь, видела призраков и общалась с ними. Могу энергетически понять — здесь не упокоенная душа или нет. Она, кстати, тут?
Вот ты мне и сама ответь.
— Здесь никого, Рэй.
А я и не говорил, что она тут. Реджина откидывается на спинку стула и прожигает меня серьезным взглядом, я же сижу и пытаюсь сдержать идиотскую улыбку.
— А почему ее нет?
— Она не желает, чтобы ее видели другие. — Я впервые подаю ей голос в ответ. Реджина тяжело вздыхает и смотрит с укором на меня.
— Тогда, как ты можешь утверждать после этого, что она не плод твоего больного воображения?
На мгновение я зависаю, Хелмак не просто ткнула в больное, она полоснула ножом по старой ране.
— Её видит помимо меня один местный парень…
— Псих?
И я замолкаю. Твою мать! Вот зачем она?
— А затем, Рэйнольд, чтобы ты начал лечиться. Чтобы ты прекратил гореть вместе с Мелани. Оставь девочку в покое. Дай ей свободу и себе! Начни жить заново. Хотя бы попробуй бороться. — Реджина говорит чуть ли не плача, нежно гладя меня по коленке, будто ребенка успокаивает. Я же чувствую ярость на нее и всеобъемлющую боль, что сам готов зарыдать. Это невыносимо тяжко слушать и понимать, что Хелмак, мать ее, права!
— Рэй, я приехала взять тебя на Рождество домой. Побудешь денек с нами, а утром вернёшься сюда. Все скучают и беспокоятся за тебя.
— Нет. Я не поеду. — Я говорю, а сам чувствую страх, что придется вернуться туда, где была она в последние минуты своей жизни, и еще мои друзья — эти люди, которые будут смотреть на меня своими скорбными взглядами, жалея и утешая, но они и капли не будут чувствовать той пустоты от потери Мелани.
— Да, Рэй, никто не сможет понять, каково тебе. Но это не значит, что мы плохие.
Я отворачиваюсь от нее, еле справляясь со слезами. Не желаю, чтобы кто-то это видел. Я вообще не желаю что-либо чувствовать. Готов идти за этим хоть в сам Сенат на промывку мозгов. Хочется покоя и забвения…
— Милый, подумай о моем предложении. Может, покой ты найдёшь дома? — Реджина легонько сжимает мое колено, после чего убирает руку и я чувствую холод на том месте, где только что была ее ладонь. Она со вздохом встает и направляется к двери, но возле нее оборачивается и грустно произносит:
— Позвони мне, если решишь приехать.
И выходит, тихо притворив дверь за собой. Я же с мычанием от душевных мук сгибаюсь пополам и прячу лицо в ладонях. Больно так, что кажется чувствую, как разрывается все внутри, как сердце сходит с ума и теряется в ритме. Плачу. Впервые за столько лет даю волю слезам. Я вымотан. Устал. Хочу умереть, сдохнуть быстро и неожиданно — залезть в петлю, таблетками от передозировки, куском лезвия по венам или по горлу, как сделала Мириам.
Но через пару мгновений я слышу ее звенящий мелодичный голос:
— А у повара в столовой кошка стащила бекон… Он теперь не знает, где ему достать свежий и не покусанный животным. Так ругался на всех!
И я взрываюсь на нее, выплескивая всю свою боль и обиду:
— Почему, Мелани? За что ты так? Почему ты не появляешься перед другими?
— Я просто не хочу…
— Зачем ты это сделала? Зачем сдалась?
Она молчит и смотрит на меня своими голубыми блестящими глазами. Я делаю нервный рывок вперед, глупо надеясь схватить ее, но рука проходит мимо — промахиваюсь… И я продолжаю кричать на нее, сходя с ума от отчаяния и любви к ней.
Я тоскую по живой Мел, мне не нужна ее тень.
— Ты же мертвая! Призрак! Ты что вообще тут делаешь? Почему ты не ушла? Ты же должна была! Я помню! Ты почти ушла тогда!
Перед глазами вспыхивает воспоминание, когда я в астрале упрашивал вернуться Мелани в тело, она тогда светилась мягким теплым светом. Мой ангел… Теперь она приведение, призрак, застряла между небом и землей!
— Я обещала тебе…
— Знаю. Но ты мне не нужна такая! Понимаешь? Я хочу тебя живую…
Я кидаюсь на кровать и отворачиваюсь к стенке, сжимая до боли в кулаках простыню. Решено. Я вернусь в Саббат. Посмотрю в глаза тем, кто допустил эту катастрофу. А главное, гляну на Ганна — на человека, кто забрал ценой своей жизни другие две — мою и Мелани.
За спиной снова начинается заунывное пение про пластилин. Я не выдерживаю и шиплю на нее:
— Умоляю, замолчи! Не понимаю тебя. Что ты заладила эту песню?
Молчит. Я чувствую спиной, что она здесь. Наверняка снова стоит у стены и смотрит на меня.
— Уходи, Мелани. Оставь меня! Либо появляйся перед другими Инициированными, либо уходи.
— Но я не хочу перед другими…
— Тогда уходи, слышишь? Я отпускаю тебя! Мне достаточно и воспоминаний о тебе. И вся твоя болтовня о пустяках, она пустая, ненужная. Реджина права: ты просто моя галлюцинация. Живая, настоящая Мелани так бы не вела себя. Я просто обманываю себя… Ну, что молчишь? Ответь хоть что-нибудь разумное! Ты же призрак, а вы должны знать то, что смертные неспособны постичь!