Вхожу и сразу вижу стоящую у окна девушку с длинными светлыми волосами. Мы ее арестовали вчера и сразу же изолировали в Карцер.
— Добрый день, Амелия. — Она оборачивается и с презрением скользит по мне взглядом, не удосужившись поздороваться. — Ной Валльде, Архивариус третьего типа, Второй Дознаватель по делу о смерти неопознанного мужчины, в убийстве которого вы обвиняетесь. Я буду вести допрос. Присаживайтесь.
Мне не нравится разговаривать с ее спиной, но я привык к таким проявлениям. Редко, когда обвиняемый идет навстречу Дознавателю и ведет себя дружелюбно. Девушка разворачивается и с гордо поднятой головой опускается на стул возле стола. Я сажусь напротив, открываю папку и достаю ручку — механические действия в тишине комнаты под ее ненавидящим взглядом.
— Итак, по найденным магическим отпечаткам возле тела мы определили, что они ваши. Что вы делали днем пятнадцатого января?
— Я ничего не скажу.
— Вы понимаете, что суд может рассмотреть ваше молчание, как нежелание содействовать Сенату и подчиняться закону Справедливости, одному из трех главных законов нашего Инициированного мира?
Девушка поджимает губы, в глазах блестят слезы, но она пытается сдержать себя и не показать свою слабость.
— Я ничего не скажу и не признаюсь в убийстве этого мужчины. Я его вообще не знаю!
— Но улики пока против вас.
— Меня подставили!
— Тогда скажите, где вы были пятнадцатого января.
— Не могу. — Она сникает. Но в следующую секунду ее глаза снова начинают блестеть ненавистью и яростью. — Вы же нашли меня! Найдите и где была я?
— Не беспокойтесь, если надо найдем.
— Вот именно, если надо! А вам надо только осудить меня и закрыть дело.
— Мне ничего не надо, Амелия. Я — лицо беспристрастное. Итак, где вы были пятнадцатого числа днем?
— Дома.
— Свидетели есть?
Она молчит, кусая губы, на лице отчетливо читается мука.
— Нет. — Ее голос глух. Вижу, что девушка готова расплакаться.
— Вы понимаете, что Сенат имеет право открыто воздействовать на вас с помощью даров, чтобы добиться правды?
Она отворачивается, шумно сглатывая, стараясь незаметно утереть рукой слезы. До этого я все ответы, вносил в форму протокола. Но увидев, что девушка плачет, решил пойти другим путем. Громко захлопнув папку, я уставился на нее.
— Давайте так, Амелия. Я так понимаю, вы не можете сказать, где вы были пятнадцатого числа, потому что это как-то незаконно? — Молчит, все также отвернувшись от меня, но слушает. — Видите? Я закрыл папку и ничего не пишу. Предлагаю так: что бы вы не делали пятнадцатого числа, я проигнорирую незаконную информацию и постараюсь вам помочь. Не думаю, что вы желаете сгореть из-за того, что вас несправедливо осудят. Я готов идти навстречу, если согласитесь помочь следствию.
Она молчит, явно раздумывая. Видно, что ее терзает что-то и мучает, но в глазах читается желание сказать.
— Если не вы меня убьете, то они это сделают, если меня освободят…
— Попробуйте.
— Обещайте, то, что я скажу, останется между нами и не войдет в протокол.
— Обещаю.
— Нет! Не так! Как Инициированный. Ведь вы же Инквизитор? То есть были им? — Этот вопрос неожиданной болью отзывается во мне. Я словно слышу хриплый голос Нины: «Тебе не положено быть со мной. Тебе вообще не положено иметь личную жизнь. Ты теперь Архивариус». Все мое существо протестует против этой формулировки: Я — Инквизитор. Я мечтал о статусе Архивариуса, и я его получил. Но жизнь внесла свои коррективы. Нина. Я теперь не хочу терять ее.
— Да, я был Инквизитором.
— Тогда ваше слово будет намного надежней! Пообещайте мне, как Инициированный. Что вы не внесете в дело то, что я скажу вам.
— Я, Ной Валльде, обещаю Амелии Шилдс, что не внесу в дело ее признания, сказанные о том, где она была пятнадцатого числа. Итак? Где вы были?
— На свидании… — Она говорит грустно, я жду продолжения. Странно, что она не хочет открывать личность возлюбленного. — Дело в том, что я сбежала из клана в этот день. Я должна была охранять одну больную Химеру по приказу Главной. Но она так крепко спала, что я решила уйти на пару часов к своему молодому человеку.
— Тогда в чем дело? Вы можете сказать его имя.
— Моя Главная сразу поймет, что я покинула пост! Она мало того, что прикончит его на моих глазах, но и меня заодно!
— Тогда, может, вы скажете, что за больная была? Она сможет подтвердить?
— Нет. Она дрыхла, как убитая, ей сознание отключили, чтобы не мучилась.
— А почему вас назначили? Вы же не сиделка. Вы, судя по моим документам, работаете в спортивном комплексе, имеете разряд по стрельбе из оружия. Вы не медсестра, и дар ваш не связан с физиологией.
— Я не знаю! Понимаете, меня подставили! Там действительно нужен был хирург, но не я.
— Хирург? — Я насторожился.
— У нее рука гнила, где знак.
— А какой был знак?
— Химера… — Амелия произносит это неуверенно.
— Вы его видели?
— Я не разобрала, если честно. Там все сплошной раной было. Вроде там была Луна…
— Или Солнце?
— Не знаю…
— Вы запомнили Химеру? Описать можете?
— Зачем это вам?
— Может, найдем зацепку, чтобы вытянуть вас. Сможете описать?
— Рыжая. Волосы вьющиеся. Обычная. Она спала, я вам говорю!
— Хорошо, а ваш молодой человек, почему не может подтвердить, допустим, что вы разговаривали по телефону с ним, если не хотите говорить про встречу…
Она кривит недовольно рот, после чего начинает нервно грызть ноготь.
— Просто он не Химера…
Я удивленно поднимаю глаза.
— Смертный? — Почему-то я надеюсь, что это обычный человек. Но она произносит то, о чем я догадываюсь:
— Инквизитор. Теперь вы понимаете, почему я еще не могу сказать его имя?
— Главная вряд ли тронет вашего любовника. Инквизитора убить достаточно тяжело.
— Да, но она убьет меня! — Она с грустной улыбкой разводит руками. — Я человек конченный. Надеюсь, что хоть в урну ссыпают красивую.
И снова начинает плакать, отвернувшись от меня. Я вздыхаю, мысленно соглашаясь: да, всё действительно сложно, даже если подключить Нину.
Нину…
А ведь на месте Амелии могла быть она.
— Я могу поговорить с вашим Инквизитором по поводу показаний, будто вы разговаривали с ним по телефону. Это будет хоть что-то в вашу пользу.
Она снова молчит и нерешительно смотрит, нервно кусая ногти. Кажется, она их все сгрызла от нервов. — Ну? Так скажете мне его имя?
— Да… Его зовут Курт Ганн. Он из Великобритании. Кажется, школа «Саббат».
В Саббат я попал лишь на следующий день, оставшись на «магическое воздействие на смертных» — завершение неразберихи на стадионе. После каждого третьего изменения сознания у смертного исчезало по одному Янусу. Магии не хватало даже Сенату. К ночи здание, гудевшее, как электростанция, от заклинаний и воздействий, успокоилось. Все чувствовали себя выжатыми, на пределе своих сил, даже энергоподпитки, в виде присланных от Старейшин специальных бумаг с заклинаниями, не помогали нам. А впереди еще была куча дел. Только за сегодня помимо разборок со стадионом и двух арестованных Химер, которым уже прямой путь на костер, было совершено более пятидесяти мелких нарушений. Карцер настолько был переполнен, что впервые пришлось отказываться от нарушителей и закрывать глаза, брали только самых серьезных преступников. Я сидел за столом в Архиве на сдачу документов, передо мной была гора бумаг, которую должны будут разобрать Янусы. Точно такая же стопка скопилась у всех остальных, кто был со мной в комнате. Окон и часов здесь не было — не положено, лишь ряды белых столов и железные каталки, на которые складывались документы для отвоза Янусами в другой отдел. Мир перфекционистов с четко отлаженной системой, которая трещала по швам от перегруженности.