Пока я говорю, Рэй нежно гладит рукой по волосам.
— Затем я вспомнила Варю. А потом воспоминаний стало так много, что они роились в моей голове, вначале я даже засыпала через каждый час-два. Так уставала от перенагрузки. И в этих снах был ты. Снился постоянно…
— А ты помнишь… как ты…
Рэй шепчет и замолкает. В его глазах мелькает тревога и боль. Я поняла, что он хотел спросить, но не смог.
— Да. Помню. — Он громко сглатывает и, крепко стиснув зубы, отворачивается, чтобы не показать боль. Но я уже заметила его взгляд — взгляд загнанного зверя. — Рэй, всё было быстро: тепло, мягко и не больно.
Он поворачивается ко мне, и уже среди боли я читаю странное напряженное выражение лица.
— А ты помнишь, как была со мной, когда была призраком?
Я отрицательно качаю головой. Я была призраком? Что это? Метафора? Или он серьезно?
— Не понимаю…
— Я тебя видел после смерти. Ты приходила ко мне и к сестре призраком.
— Да? Не помню… Хотя не удивляюсь. Я бы вечно была с тобой!
И Рэй со всей своей теплотой и нежностью целует меня, после чего снова крепко обнимает. Я утыкаюсь носом в его горячую шею, где под моими губами бьется пульсирующая венка. Рэй в простой белой майке, которая слишком тонкая, позволяющая мне бессовестно ощущать его твердые мускулы под своими руками.
— Я сошел с ума, потеряв тебя…
— Мы оба сошли с ума.
— Знаю… Ты меня когда-нибудь простишь?
Я удивленно смотрю на него.
— За что?
— За то, что я сделал с тобой. Что не спас от аутодафе…
В его словах столько горечи, столько муки! Он дышит часто, будто задыхается, что я ужасаюсь, осознавая, что натворила, когда шла на костер. Все-таки Рэю было больно… Мои расчеты, что он не помнит меня, и моя смерть будет легче перенесена, оказались неверными. Это был мой собственный провал. Не ему надо просить прощение. А мне!
— Рэй, милый, любимый, — я кидаюсь и лихорадочно начинаю целовать его лицо. — Прости меня. Прости! Я глупая! Думала, что ты меня не вспомнишь, что тебе будет проще пережить мою смерть! Прости!
— Думала, что не вспомню? Что будет проще?
Рэй рычит на меня, отстраняясь и смотря на меня с ужасом. Господи, что я натворила? Эти глаза смотрят так, будто предала его. Я не знаю, как оправдать себя и вымолить прощение. Он же, не находя слов, выпускает меня из объятий и начинает молча одеваться. Слышу, как звенит ремень его джинсов, шорох ткани. Ужасно! Я боюсь даже взглянуть на него, смотрю на свои руки и нервно щелкаю ногтем.
— Ева сказала, что ты пошла на костер ради Варвары и Кевина. Это так?
Я киваю.
— Мелани, а где я? На каком месте в твоем чертовом списке я?!
Я вскидываю голову. Слезы раскаяния жгут глаза и льются по щекам. Я смотрю на него снизу вверх, как молящиеся смотрят на небо — чувствую себя уничтоженной.
— Прости меня… Я люблю тебя, Рэй… Я же умру за тебя, не раздумывая! Сделаю всё, что не попросишь!
— Всё?
— Всё… — Я киваю в ответ. Неужели непонятно. Да за ним хоть в ад, хоть в рай! Безумие! Настоящая, неподдельная зависимость от человека. И, похоже, неизлечимая…
Рэйнольд подхватывает меня, заставляя встать с матраца, и стискивает, прижимая насколько возможно к себе.
— Я хочу, чтобы ты пообещала: что бы ни произошло, никогда не жертвовала собой! — Он сильно хватает мое лицо и почти вытрясает из меня обещание. Он в ярости, в глазах такая ненависть, такая злоба, что я пугаюсь, возвращаясь в первые дни нашего с ним знакомства. — Обещай мне не подставляться!
— Обещаю…
Он снова обнимает, уткнувшись носом в мое плечо и замерев.
— А ты, как жил без меня? — Я слабо подаю голос, пытаясь, сменить тему.
— Я? Жил? Не помню… — Горечь такая в голосе, что уже не рада тому, что задала вопрос. Мне больно от осознания, что натворила: кажется, я сломала Рэйнольда.
— Эй! Вы где? У нас завтрак стынет! Вас только и ждем! Хватит целоваться! Успеете еще! — Раздается за спиной крик Клаусснера. Рэй чмокает меня в лоб и крепко берет за руку, будто я могу раствориться в воздухе.
— Пойдем, а то голодный Стефан становится еще более нервным и невыносимым.
— Варя! Ничего себе! — Я наблюдаю, как исчезает во рту сестры десятый блинчик, густо политый шоколадным сиропом. — Я тебя не узнаю. Раньше ты завтрак еле в себя впихивала.
— Это все беременность! — Она делает глоток чая, а затем берет сироп и начинает есть его так, наливая в чайную ложку и слизывая оттуда.
— Видела бы ты сколько она съела шоколадных тортов. — Хмыкает Рэй, который не отпускает меня от себя: мы сидим рядом, но Рэйнольд постоянно держит свою руку на мне — то положит на колено, то перехватит мою кисть, то погладит по спине. Мне приятно. Но это пугает: ощущение, будто боится, что исчезну, словно эти касания гарантируют ему мое присутствие.
Надеюсь, это пройдет со временем, и я смогу загладить свою вину. Если надо будет отправиться на край света и терпеть беды ради него — сделаю. Всё стерплю! Я вижу, что мой безумный поступок с аутодафе покалечил его, сломал внутри. От этой мысли становится невыносимо больно… Я изверг. Прости меня!
— Что? — Он ловит мой взгляд, не понимая, что со мной творится.
— Ничего… — Голос предательски сипит. Пытаюсь отвлечь его и сменить тему, потому что Рэй сверлит меня взглядом, пока остальные, ничего не подозревая, продолжают шутить и разговаривать. — А мисс Финч ушла?
— Да. — Кивает Миа.
Но тут же я слышу восторженный голос Вари:
— Прикинь! Здесь был Стефан и я, а это малявка сделала так, что она нас не видела, не заметила просто!
— Гипноз? — Я спрашиваю у Миа. Та безразлично жмет плечами.
— Мой дар.
— Кстати, о дарах. А какой у тебя дар, Дэррил? Миа сказала, что ты видишь сущность вещей. — Стефан угрожающе чуть придвигается к Дэррилу. Все замолкают, в том числе и я. Мне тоже интересно. За всё это время, что я здесь нахожусь, так и не смогла разгадать эту загадку — кто такие Дэррил и Миа.
— Всё правильно. Я вижу сущность вещей.
— Это как? — Не удерживаюсь я. — Я всегда думала, что это вроде твоей шутки — не хочешь говорить о своем даре. Думала, что ты можешь находить мертвых людей, в этом и есть твой дар.
— Нет. Не так. — Дэррил оборачивается ко мне и смотрит своим фирменным взглядом «внутрь», после чего продолжает пояснять: — Я вижу душу человека, вижу его суть, цели и правила жизни, его вторую половину.
Мурашки побежали по коже. Я как загипнотизированная смотрю на Дэррила, пока не слышу резкий и громкий голос Клаусснера:
— Ты, типа, пророк что ли?
Дэррил тут же отводит взгляд, выпуская меня из своего гипноза.
— Нет. Пророки просчитывают варианты будущего, что будет происходить с тем или иным человеком. Я так не умею. Говорю, я вижу душу. Суть вещей.
— Вот. Сироп! — Варя бухает на стол бутылку перед Дэррилом. — Какова его суть?
— Просто сироп. И, наверное, его судьба быть съеденным тобою.
Все тут же захихикали, а Варя, скептически состроив рожицу, фыркает, откидываясь на спинку стула.
— Другое дело заклинания. — Продолжает Дэррил, медленно теперь мешая сахар в своем чае. — Слова — это наши мысли. А мысли материальны. Они — частицы нашей души. Вот почему вся магия Инициированных построена на словах. Произнося, мы вкладываем частицу себя в слово. Поэтому, когда читаю, я могу увидеть душу того, кто писал этот текст, врал он или нет, что хотел донести до читателя, а что скрыть. Так я разгадал многие древние завуалированные заклинания.