— «Я леплю из пластилина,
Пластилин нежней, чем глина,
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак…»
Уже по первым напетым строчкам я понимаю, что это та самая песня, потому что лицо Рэя вытягивается от испуга и бледнеет.
— Хм! Терпеть не могла ее. Почему я ее пела?
Но Рэй кажется потерянным, он лишь отрицательно мотает головой не в силах выдавить из себя хоть слово. Я же задумываюсь. Как-то всё странно…
Начинаю переводить по строчке ее, и Оденкирк приходит в себя.
— Странные у вас детские песни в России.
Я пропускаю мимо ушей колкость, уходя мыслями в значение.
— Тебе не кажется, что я хотела что-то сказать тебе?
— Ну, если только про Кукольника с Психологом. Но о них я знаю давно.
— Хм… «Если кукла выйдет плохо, назову её дурёха, если клоун выйдет плохо, назову его дурак…» Знаешь, никогда не задумывалась, но теперь мне песня кажется про Инициированных. «Подошли ко мне два брата, подошли и говорят». Два брата подходят к девочке, лепящей из пластилина кукол…
— И указывают, как лепить?
— Нет, они говорят, что девочка сама виновата. Если бы она с любовью лепила кукол, то они были бы лучше… Не понимаю. Я что-нибудь говорила про эту песню?
— Нет. Ты сейчас больше рассказала о ней, чем там…
Я вздыхаю и замолкаю. Снова поднимается ветер и я прячусь на шее Рэя. Внезапно Рэй сильно-сильно обнимает меня, прижимается щекой, путаясь в моих волосах:
— Если снова исчезнешь, запомни, я пойду за тобой.
От этого становится больно в сердце.
— Рэй…
— Помнишь, что я сказал тебе, Мелани, когда впервые привел на плавучий домик? Если я сделаю тебе больно, то сделаю и себе. Так вот, я не могу сделать тебе больно. Но это могут сделать другие. Я хочу научить тебя защищать себя. Потому что от твоей жизни зависит моя.
— Хорошо. Я буду аккуратна… — Шепчу в ответ, целуя любимого в щеку, висок, но боясь заглянуть в его глаза и увидеть боль, которую нанесла ему. — Если от меня зависит твоя жизнь, то сделаю всё, чтобы ты был в безопасности.
— Всё?
— Да.
Он отстраняется и глядит мне в глаза. В этом темно-сером цвете грозы пляшут чертики.
— Всё, что я не попрошу?
— Всё… — Я отвечаю неуверенно, потому что чувствую, что он что-то замыслил. Но если не ему доверять, то кому?
— Хорошо. Я запомню.
— И что же ты попросишь? — Я пытаюсь выведать главную тайну, но, судя по хитрой сладкой улыбке, ответ мне не скажут.
Так и есть!
— Не скажу. Но скоро попрошу.
— «Скоро» — это когда?
— Завтра. Завтра я попрошу кое о чем.
Он сейчас напоминал мне кота из мультика про Алису: того гляди исчезнет, а улыбка останется.
Но не успела я дальше продолжить расспрос, как он со словами: «Пошли домой, ты сейчас в ледышку превратишься. А целоваться с тем, кто холоднее меня, не хочу».
Схватив так и не выпитый чай и несъеденные бутерброды, Рэйнольд потащил меня из парка к дому. Остановившись, он поднял указательный палец, направив его на меня, и сурово, по-Оденкирковски отчитал:
— Кстати, если ты сегодня ночью будешь опять домогаться меня, то спать будешь внизу на диване. Я не шучу!
Анна Савова мертва
Вари и Стефана не было весь вчерашний день.
Я их увидела лишь сегодня за завтраком, жующих хлопья с молоком, странно притихших и чересчур дружелюбных. Рэйнольд там же нервно топтался на кухне и, перекладывая себе яичницу из сковороды, умудрился ее шмякнуть мимо тарелки. Чертыхаясь, он начал подбирать остатки завтрака. Удивительно было то, что никто даже не отреагировал на это. Клаусснер промолчал, Варя даже не хихикнула. В кухне витала нездоровая атмосфера тишины и нервозности. И всё это началось, стоило мне войти на кухню.
— Что происходит?
— Что?
— Это! — Я не могла обозначить всё то, что творилось вокруг. Ощущение, что я в центре заговора.
— Это? — Варя удивленно изгибает бровь, которую так тщательно выщипывала накануне.
— Вы что-то скрываете от меня, да?
— С чего ты решила?
Сестра профессионально справляется с ролью, в отличие от Рэя, который все еще стоит и пытается съесть ошметки пострадавшей яичницы. Оденкирк после моего вопроса напрягается и осторожно косится на Клаусснера, разглядывающего что-то в своей тарелке, и Варю, уставившуюся на меня равнодушным, скучающим взглядом.
Слишком равнодушным.
— Вы все молчите.
— И что?
— Это пугает!
Варя наигранно кривится от моего заявления. Я же не выдерживаю и обращаюсь к Клаусснеру:
— Стефан!
— Что? — Он удивленно откликается, делая вид, будто до этого он был весь поглощен своими мыслями. Тоже мне, философ!
— Что с тобой? Ты даже с Варей не ссоришься!
— Я думал, ты за дружбу между нами…
Его глупый тон провинившегося школьника выводит меня из себя окончательно. Да кого они пытаются обмануть?
— Я не идиотка и не слепая! Отвечайте!
— Мел, милая, успокойся. — Рэй, отставив свой завтрак, подходит ко мне и заботливо кладет руки на плечи. — Всё в порядке. С чего ты взяла это?
— Рэй, вы что-то утаиваете от меня, и я это вижу.
Рэй громко вздыхает и отводит задумчиво взгляд в поисках ответа. Пауза раздражающе затягивается. И я начинаю допрос:
— Это что-то серьезное?
— Нет.
— Это связано с Морганом?
— Нет! — Он почему-то начинает улыбаться своей фирменной улыбкой: легкий изгиб губ и хитрый взгляд.
— Но вы мне не скажите?
Все отрицательно качают головами. Отлично просто! Я не стою их доверия. Эти трое что-то затевают и боятся сказать мне.
— Ну и пожалуйста! — Злобно шиплю в ответ, отшвыривая в сторону кухонное полотенце, которое некстати оказалось у меня под рукой. — Не хотите говорить — не надо!
Я обиженно отворачиваюсь и начинаю заваривать себе кофе. Все действия получаются резко и громко: очень хочется закричать от злости или швырнуть что-нибудь весомое. Магия тут же откликается на это желание и страшно начинает гудеть в крови.
Схватив тяжеленный чайник, я начинаю наливать в стакан кипяток, наблюдая, как растворяется кофейный порошок. Из-за своей резкости и злости на всех, я неловко поворачиваю руку — и чайник чуть выскальзывает из моей ладони, из носика тут же выплескивается горячая вода, которая попадает мне на другую руку возле чашки.
Боль пронзительно ошпаривает меня, что я вскрикиваю и со всего размаха бухаю чайник на стол. Злоба во мне еще больше вспыхивает из-за этого дурацкого ожога, кстати, от которого уже нет и следа. Моя магия начинает потрескивать на кончиках пальцев.
— Отдай мне. — Рэй не выдерживает и отстраняет меня от чашки. — Я сам всё сделаю. Иначе ты либо кухню разнесешь, либо себя приготовишь вместо завтрака.
Я, оставшись не у дел, смотрю на Стефа и Варю, которые прыскают со смеха, глядя на нас. Это они сделали зря! Обида от их несерьезного отношения ко мне доходит до максимальной точки, что с пальцев проносится волна — и сильный ветер наполняет кухню. Взмывают вверх рукавицы, прихватки и полотенца, посуда падает, сметенная потоком воздуха, пачка с хлопьями падает и рассыпает свое содержимое по столу и коленям Стефана и Вари. Жалюзи с неприятным лязганьем начинают ездить туда-сюда, как в фильмах ужаса. А под потолком начинают собираться тучи…
— Мелани! Успокойся. — Рэй хватает меня и поворачивает к себе. Его волосы раздуваемые потоком ветра, напоминает, когда мы были у Стоунхенджа.