– А знаешь, кого я вчера видел? Кого по праву назвали королевой бала?.. Аурелию!
– Аурелия… – повторила девушка, стараясь вспомнить, кто это.
– Ты не помнишь ее?.. Посмотри!
Закинув левую ногу на правую, он жестом изящной белой руки указал сестре на камлотовую туфлю.
– Ах! – воскликнула Марикиньяс. – Знаю, знаю. Это та девушка, которая жила в районе Лапа?
– Она самая.
– Тебе она очень нравилась, братец.
– Она была самой большой любовью моей жизни, Марикиньяс.
– Но ты забыл ее ради Амаралзиньи, – заметила сестра с улыбкой.
Сейшас медленно и меланхолично покачал головой. Наступила тишина, не нарушая которой сестра сочувственно смотрела на брата, раскаиваясь в том, что напомнила ему об этой давней драме. Через некоторое время живым и бодрым тоном Фернандо сказал:
– Вчера в Казино Аурелия была ослепительна, Марикиньяс! Ты даже не представляешь, как она хороша! Вы, женщины, похожи на цветы: одни наиболее прекрасны в сумраке ночи, другим же для этого необходим яркий солнечный свет. Аурелия подобна последним: она была рождена не для того, чтобы оставаться в тени. Я это предчувствовал! Когда я любовался ею в маленькой гостиной на первом этаже дома на улице Санта-Тереза, она казалась мне королевой в изгнании. Королевой, которой не хватало тиары, трона, блеска украшений, покорных подданных… Господь создал ее для жизни в роскоши.
– Теперь она богата?
– Неожиданно она получила наследство… Кажется, от деда. Мне не объяснили толком. Знаю одно: ей досталось около тысячи конто.
– А ведь прежде ты ей тоже очень нравился, братец! – сказала девушка, вкладывая в эти слова такой скрытый смысл, который Сейшас сразу разгадал.
Он взял сестру за руку.
– Аурелия для меня потеряна навсегда. Любой из поклонников, окружавших ее в Казино, может претендовать на ее руку и сердце, пусть даже он рискует быть отвергнутым. У меня же такого права нет. Я единственный, кто его лишен.
– Почему, братец? Это из-за Амаралзиньи, на которой, говорят, ты женишься?
– Еще ничего не решено, Марикиньяс, и ты это знаешь. Причина в другом.
– В чем же?
– Позже… Я расскажу тебе позже…
В разговор брата и сестры вмешался третий голос.
– Можешь сказать и сейчас, братец, – я уже ухожу. Мне ни к чему знать ваши секреты, – сказала девушка, которая только вошла в гостиную и услышала последние слова беседы.
– Подойди ко мне, Никота, и я расскажу тебе на ушко свой секрет! – ответил Сейшас, смеясь над недовольством второй сестры.
– Думаю, я этого недостойна. Оставь все свои тайны для Марикиньяс! – ответила издалека Никота.
– Почему ты сердишься, Никота? Что плохого в том, что я говорила с Фернандинью? Разве это преступление? В чем я провинилась?
– Я сержусь совсем не поэтому, – ответила Никота со слезами на глазах. – Просто ты обманула меня! Ты сказала, что идешь гладить свое платье, а сама пошла к брату, чтобы первой принести ему кофе, как только он проснется.
– Что ж, я и правда шла гладить, но услышала, как брат открывает дверь… А что тебя задержало?
– Мне нужно было доделать платье для той дамы, которое, как ты знаешь, я непременно должна закончить сегодня. Я просила матушку позвать меня, как только Фернандинью проснется, но она, не услышав насвистывания, с которым он обычно встает с постели, подумала, что он еще спит, утомившись после вчерашнего бала.
Сейшас слушал ее с улыбкой, насмешливой, но вместе с тем полной нежности и некоторой гордости, вызванной тем, что сестры любят его настолько сильно, что соперничают между собой за право первой зайти к нему утром.
– И все же скажи мне, Никота, в чем я провинился, разговаривая с Марикиньяс?
– Тебя я ни в чем не виню, братец. Разве человек виноват, что кто-то ему нравится больше, а кто-то – меньше?
– Ревнивица! – воскликнул Сейшас.
Юноша встал и, выйдя на середину комнаты, приблизился к раздосадованной Никоте, которая стояла, опираясь на спинку стула.
– На меня бесполезно сердиться, я не допущу никакой размолвки между нами. Чем сильнее ты хмуришься и морщишь лоб, тем больше раз я буду целовать тебя, чтобы разгладить эти морщинки, которые тебе совсем не к лицу.
– Ей только этого и надо! – сказала Марикиньяс – теперь ревновала она.
– Что же, давайте разберемся, чем я тебе обидел, – сказал Сейшас, усаживая Никоту на диван рядом с собой. – В чем, по-твоему, я отдал предпочтение Марикиньяс, а не тебе? Разве не разделил я свое сердце поровну между вами?
– Тебе так нравится разговаривать с Марикиньяс, что сегодня ты все утро секретничал с ней.