— В газетах? — возмутилась Ольга. — Ты веришь газетам? Сам ведь недавно возмущался, когда прочитал заметку о себе!
— Это была буржуазная газета! — резко возразил Денис. — В советских газетах пишут только правду!
Ольга презрительно рассмеялась.
— И ты этому веришь? Да испокон веков газеты только и делали, что врали! Сами журналисты называют себя представителями второй древнейшей профессии — после проституции.
Денис вылупил на нее глаза. И это его спокойная, рассудительная, веселая Ольга? Откуда в ней столько ярости, презрения, цинизма, наконец? Как можно говорить так о газетах, этом зеркале советской жизни, в которых даже сам товарищ Сталин публикует свои мудрые статьи. Нет, она заблуждается, надо во всем разобраться, помочь ей!
А девушка продолжала:
— Откуда ты знаешь, что те люди, которых судят, — действительно, как ты говоришь, «враги народа», «перерожденцы»? Ты был лично знаком с ними, общался?
— Но на судах они сами сознаются во всем, каются! И просят прощения за свои преступления.
— Хотелось бы знать, что заставляет их покорно во всем сознаваться. Они ведь знают, каков будет приговор! И знали, когда совершали свои «преступления»! Но ведь совершали их… Так почему же они так покорны на судах?
— У них открываются глаза…
Ольга всплеснула руками.
— Ты сам в это веришь?
— Верю!
Похоже, они ссорились второй раз за один день. На Дениса вдруг накатила такая волна тоски и безысходности, что он не выдержал и молча вышел из комнаты.
Ушел на кухню, достал из шкафчика бутылку вина и выпил ее в темноте прямо из горлышка, даже не разобрав, какое оно было: белое или красное. А потом сел у окна, уткнулся лбом в стекло и попытался заплакать.
Но ничего у него не получилось. Не умел он плакать. Когда-то в детстве — да, случалось пару раз. Но потом… Когда приходилось совсем плохо, он не мог выдавить ни слезинки. Только стискивал зубы и продолжал терпеть и бороться.
Вот и теперь. Непонятно было, что терпеть и с кем бороться. Ну не с Ольгой же? Поэтому он просто сидел, чувствуя лбом холод стекла, и не думал ни о чем. Вино не помогло. Оно не расслабило его, не принесло успокоения, не дало подсказки. Оно вообще никак на него не подействовало! Ну и зачем люди вообще пьют?
Ольга не искала его. Сидела, наверное, и размышляла о том, как ее угораздило влюбиться в такого твердолобого дурака, как Денис. И о том, что, кажется, пора с ним расставаться и возвращаться домой. А что делать, если человек, которого, как ей казалось, полюбила, оказался упертым солдафоном. Решил что-то — и никто ему не указ! Не желает он видеть очевидное, не хочет над ним задуматься!
Ну и пусть! Одному ему будет легче. Никакой ответственности! Вокруг война — и посторонним чувствам на ней не место. Он вернется в полк, все разъяснится, и он еще поднимется в небо!
Скрипнула дверь, прошелестели легкие шаги, его обняли нежные руки.
— О, — сказала Ольга. — Да ты, кажется, выпил?
А мне нальешь?
И сразу же его отпустило, как будто ничего не случилось, все по-прежнему. Мир уже не казался таким темным и бездонным.
— Конечно, налью, — сказал Денис. — Наши охранники еще не все вылакали…
ГЛАВА 17
В город они больше не убегали, хватило единственной прогулки по разрушенным улицам. Денис вновь, под строгим присмотром девушки, взялся за испанский. А Ольга, кроме учительских обязанностей, изощрялась с тем скромным набором продуктов, что у них имелся, стараясь придумать каждый раз что-нибудь новенькое к обеду. Иногда получалось вкусно, иногда забавно. Чаще второе.
У сбежавшего фабриканта имелась довольно богатая библиотека, которую он с собой не забрал, посчитав, видимо, излишним грузом. Были тут книги не только на испанском, но и на французском, английском и даже несколько томиков на русском: Толстой, Чехов. Денис предпочел бы Горького, но пролетарского писателя буржуй не жаловал.
Читать Денис, конечно, любил. Когда было для этого время. А тут его образовалось столько, что девать некуда. Обнаружилось, что русские издания — еще дореволюционные, даже не разрезаны. То есть непонятно для чего куплены этим фабрикантом. Чтобы стояли на полке и можно было похвастать перед гостями: дескать, вот я какой образованный? Наверное. А теперь пилоту приходилось пользоваться кухонным ножом, чтобы разрезать страницы.