Эшли резко обернулся к англичанину.
— Прекрасно! Я верю в вашу искренность. А теперь я скажу, чего вы действительно добиваетесь. Вы хотите, чтобы ради политической выгоды я утаил преступление, даже цепь преступлений.
— Да, мое предложение можно изложить и так. Но необходимо маленькое дополнение. Под политической выгодой понимается стабильность европейской обороны.
Тут Эшли не выдержал.
— О боже, как я люблю англичан! В мире нет более поучающей нации — королевская семья, господствующая церковь, священные ритуалы крикета! И при этом их история — сплошной экономический авантюризм да политические сделки, их герои — пираты и разбойники, их святые — чудаки и анархисты. Они проповедуют мораль в парламенте и готовят войны в клубе консерваторов. Они поносят Уолл-стрит и американский экспансионизм, но их бизнесмены — грабители в полосатых брюках. Однако стоит им споткнуться, тут же вспоминаются наши общие обязательства перед западной цивилизацией. Ради бога, Арлекин, давайте обойдемся без этого.
Вспышка Эшли осталась без ответа.
— Это крайняя точка зрения, — спокойно продолжил Арлекин, — и сейчас я не буду ее оспаривать. Мне кажется, мы говорим о разных вещах, дорогой друг.
— А я так не думаю.
— Вы говорите о моральных устоях. Я — о политике. Одно полностью исключает другое.
— Это — заблуждение.
— Отнюдь. Политика есть искусство и наука управления несовершенными людьми посредством несовершенных методов.
— Плоха та политика, благодаря которой на ответственные посты попадают лживые и продажные личности.
— Не всегда. Лжеца можно направлять. Продажного — купить. Задача дипломата как раз заключается в том, чтобы с выгодой воспользоваться страхом лжеца и жадностью казнокрада.
— А как же правда?
— Правда? — Джордж Арлекин пожал плечами. — Правда — это роскошь, доступная лишь тем, кому не важен результат ее воздействия.
— То есть?
— Вот вас, например, не интересует, чем обернется все это для Италии, да и для Европы. Ваша статья может сбросить с пьедестала правительство, и так нетвердо стоящее на ногах, вызвать в стране экономический и политический хаос. Могут пойти насмарку многолетние усилия, направленные на обеспечение европейской безопасности. А вы через неделю улетите в Индию, на Яву или в Канаду и ни душой, ни телом не испытаете последствий вашей публикации.
— А вам, естественно, не безразличны эти последствия? — саркастически ухмыльнулся Эшли.
Арлекин ответил не сразу, тщательно подбирал слова.
— Они небезразличны для моей страны и, следовательно, для меня. Я живу в тридцати милях от берегов Европы, и политическая ситуация на континенте определяет, буду ли я есть на завтрак корку хлеба или жареную печень. Вы — журналист, бродячий торговец правдой. Я — человек, который вынужден жить среди лжи, идти на компромисс с коррупцией, мириться с несправедливостью, потому что и первое, и второе, и третье неотделимы от человеческого общества.
— Мирясь с несправедливостью, вы и такие, как вы, увековечиваете ее!
— А такие, как вы?
— Нам тоже важен результат, — ответил Эшли. — Потому что нам чаще приходится сталкиваться с последствиями лжи и несправедливости. Мы видим голод на улицах в то время, как вы читаете о нем в газете. Мы видим убийства и посылаем вам фотографии в доказательство того, что они действительно имели место. Мы видим убитых детей и изнасилованных женщин, вы же читаете заметку в десять строк о пограничном инциденте. И мы верим, что занимаемся благородным делом, неся людям правду. Еще Сократ завоевал этим уважение своих сограждан.
— За что его и отравили.
— Профессиональный риск. — Эшли облокотился на балюстраду. — Этот разговор ни к чему не приведет. Наши позиции определены. Вы и ваше государство хотите ввести Орнаньи в правительство. Я хочу отправить его в тюрьму. Ваш мотив — политическая выгода. Мой — правда.
— Это единственный ваш мотив, Эшли?
— Назовите мне другой.
— Вы любите или любили жену Орнаньи, — ледяным тоном ответил Джордж Арлекин.
Слова ударили, как пощечина. Эшли едва не схватил маленького англичанина и не швырнул его в пустоту между голубым небом и синей водой. Но вместо этого он отклонился назад, закрыл глаза, обеими руками вцепился в металлический поручень балюстрады. Его трясло от злости.
Медленно, с трудом Эшли овладел собой. Когда он открыл глаза, Арлекин все так же стоял перед ним. Тут к Эшли вернулся голос.