Он отвернул голову. Сжимал челюсти, так что желваки выступили на покрытой шрамами, безволосой коже. Придурок ёбаный, стучало у Кудряша в голове. И вот что я должен, курва, сказать? Ведь все равно же пойдет…
- Я не могу тебя обманывать… - взорвался контрабандист. - Не могу… Дом стоит, по крайней мере, когда я там был — стоял… Полгода тому назад… Второй этаж сгорел, но первый уцелел…
Он поднялся.
- Делай, курва, что хочешь… Хочешь умереть, прошу покорно. Но не сегодня… Идешь, Фродо?..
Низушок очнулся, поднял голову.
- Иду, иду…
- Тогда пошли.
Ночью подул ветер. Горячий ветер с юга, откуда-то из-за Карпат, родившийся в выжженных пустынях Венгрии. Дыхание обезумевшего климата, скачок температуры на добрые два десятка градусов.
Он гнал редкие, рваные тучи по флюоресцирующему от пыли небу; грохотал обрывками жести в развалинах, лизал ржавые кожухи танков, катил перед собой клубы тряпья и бумаг. Мокрый снег, к вечеру связанный тонким слоем ледка, таял, стекал ручьями, которые соединялись в грязные потоки, лил на голую землю, разбитые шлемы, на мусор из домашних останков и кирпича. Он же прижал к земле немногочисленные еще стоящие деревья, выл и свистел в безлистых уже более года ветках. На березы и липы, клены и каштаны, что стояли мертвыми и голыми — на первых жертв климатических перемен.
К утру ветер утих. Встал ранний июньский рассвет, весь в феерии красок: желтой, алой и фиолетовой, рассвет, обезумевший красками, когда лучи выглядывающего из-за горизонта солнца преломлялись и рассеивались на пылевых частицах.
Солнце поднималось все выше, все более пригашенное, вылинявшее на сером небе. Тогда же вернулся мороз, сковал размякшую почву, застеклил лужи, превратил грязь в твердые комья, покрыл слоем седого инея ржавую броню и стены.
За Острувью шоссе спускается с небольшого возвышения, сразу же за последними застройками, от которых остались только развалины. Шоссе входит в леса, посаженные словно под шнурок, на грунтах из подляских песков с несчастными сосенками.
Шаги стучали по асфальту, разбитому гусеницами, разорванному морозами, вздыбленному снарядами с сердечниками из обедненного урана. Тонкие сосенки стояли прямо, ровными рядами, стволы, нацеленные в серое небо. Ряды стволов, с которых ветры содрали кору и немногочисленные спасшиеся ветки. А помимо них не было ничего, никакой лесной подстилки, кустов или мха. Все превратилось в золу в краткой вспышке огненной бури, когда сдетонированное облако аэрозоли расползлось сплющенным взрывом.
И даже зола пропала, всосанная ураганом, который высвободил взрыв. Остатки зоы развеяли ветры, горячие и морозные попеременно, что прокатились здесь за последние годы и месяцы. Остались только стволы, заякорившиеся корнями в сером песке, ободранные от коры и веток, выглаженные несомым ветром песком и ледовыми кристалликами.
Огонь безумствовал слишком коротко, после чего его сдул вздымающийся поток воздуха. Лгглнь испепелил все, что можно было испепелить, превратил в пыль, поднятую до самой стратосферы. Он бушевал слишком недолго, чтобы расплавить асфальт, чтобы шоссе потекло смолистой рекой. Дорожное покрытие осталось, и только обычная эрозия все сильнее крошила куски асфальта.
Дорога слегка сворачивала возле одиноко стоящего имения или домика лесника, сразу жке при выходе незавершенной объездной трассы. По крайней мере, Фродо помнил, что домик где-то здесь был, теперь же от него остались нечеткие очертания фундамента, куча кирпича от печной трубы и печных же кафельных плиток. Он остановился на минутку, исходя паром дыхания.
Непонятно зачем, он перескочил канаву, подошел к развалинам. Концом сапога ударил заржавевшее ведро, но ногу тут же убрал. В этой кошмарной тишине жестяной звук прозвучал с силой выстрела. Он инстинктивно обвел округу стволом "абакана". Тишина прямо звенит в ушах, а еще лишь собственное дыхание и ускоренный стук сердца.
Пришло решение ненадолго остановиться, взять себя в руки. С тех пор, как прошел мимо последних застроек, шел напряженно, ожидая подвоха, разглядываясь и прислушиваясь. При этом понимал, что ничего хорошего это не обещает. Здесь пока что более или менее безопасно, во всяком случае, так утверждал Кудряш. В меру безопасно. Если сейчас не удержит нервы на поводке, легко закончит жизнь в качестве закуски.
Фродо присел на бетонном фундаменте, сбросил рюкзак, перекрещивающую грудь ленту со снарядами к гранатомету. Какое-то время копался в кармане в поисках сигарет.
Более всего его злило то, что он и сам не знал, чего ожидает. С самого рассвета, с момента принятия решения в голове был кавардак. Сам он толком не знал: то ли, по-настоящему, идет, чтобы дойти, или только лишь затем, чтобы умереть. А еще больше злило то, что было ему все равно. Замерцал огонек газовой зажигалки. Фродо затянулся дымом, поднял голову, глядя в размытый, заслоненный пылью диск солнца на сером небе. Солнце светило прямо в лицо, но не грело, было холодным, словно свет люминесцентной лампы.