На дворе разлаялся ручной пулемет. Яростный крик. Капитан запаса открыл глаза.
Подхорунжий не сбежал, не спрятал голову под перину, как предполагал Вагнер. Еще раз он неверно его оценил. Мазёл, выпрямившись, стоял посреди двора. Адреналин прибавил ему сил, поскольку он держал пулемет на бедре, без перевязи, с патронной лентой, свободно перевешивающейся через левую руку. Он медленно поворачивался, с пальцем на спусковом курке, с искаженным под шлемом лицом и с безумием в глазах. Унтер-офицер что-то выкрикивал, непонятно: то ли проклятия, то ли молитвы, в то время как подающий механизм ритмично дергал перевешенную через руку ленту, оружие выплевывало учетверенные языки огня из глушителя отдачи. Гильзы и рассыпающиеся звенья ленты словно в замедленном фильме спадали к вычищенным до блеска сапогам.
Мазёл решил сделаться героем. В соответствии с национальной традицией – мертвым.
В более медленное стаккато ручного пулемета ворвался отзвук очереди тяжелого MG. Эта вторая хлестнула по балкам халупы, обозначая их оспинами щепок, вгрызлась в угол, в соединенные закладкой бревна, выбивая крупные щепки, которые взлетали высоко в воздух. Последующая очередь с грохотом ударила по колодцу, выщербила бетонное кольцо, выбивая куски величиной с кулак.
Третья очередь, выпущенная со теоретической скоростью тысячу двести выстрелов в секунду, была уж цельной. Вагнер закрыл глаза, сохраняя под веками вид спины подхорунжего, взрывающейся фонтаном крови и обломками костей.
Он схватился, чтобы бежать вслепую. С пустотой в голове. Ни о чем не думая.
Он успел сделать четыре шага, одновременно подбросив перевешенную на груди короткоствольную винтовку. Первое попадание, в плечо, развернуло его, Вагнер четко увидел темные, пригнувшиеся силуэты, плюющиеся яркими огоньками выстрелов. Рука отказалась слушаться, ствол опустился, выстрел пошел в землю. Но он все так же жал на спусковой крючок, пытаясь приподнять винтовку. Во время второго ранения, в бедро, он тоже не почувствовал боли. Горизонт из горизонтального неожиданно сделался вертикальным, земля с размаху ударила его в лицо. Теперь он мог только лежать и смотреть, повернутый задом к наступающим.
Он видел все новые, светлые обломки на стене халупы, перекошенный забор, пустую собачью будку, со свисающей, перекинутой через крышу цепью. Он слышал свист пролетавших вверху пуль, визг, когда те врезались в бревна, и глухие, чавкающие, когда те попадали в землю. Один, а затем и второй звон, когда пули прошили свисающее с колодезного журавля ржавое ведро.
И еще один отзвук – с другой стороны. Высокий визг и лязг гусениц. Вагнер уже не мог повернуть голову сильнее, тело его не слушалось. Только лишь пальцы выброшенной вперед руки царапали траву, пытаясь достать отброшенную при падении винтовку. Он видел перерезанный пулей тканевый ремень.
Стрельба утихла, раздался еще один, потом другой запоздавший выстрел. И нарастающий шум откуда-то сбоку. С грохотом треснули доски забора.
Все более громки делался свист турбины. На дворик, громя гусеницами корыто и неустановленные сельскохозяйственные орудия, вкатился танк, main battle tank M6A1 Schwartzkopf.
ПОСЛЕДНИЙ БЕРЕГ
Дело паршивое. Только мы никого не осуждаем. Все это вызвали не супердержавы.
Нет, все это натворили маленькие, безответственные страны.
Невилл Шют "На последнем берегу"
Он толкнул тяжелую, металлическую дверь, с прямоугольником грязной фанеры вместо выбитого стекла. В лицо тут же ударила волна тепла, вонь гадкого табака, квашеной капусты и самогона. Внутри было темно, сквозь немногочисленные оставшиеся стекла пробивались всего лишь небольшие полоски света. Громадные окна, типичные для павильонов стиля раннего GS. Как у Келюса – новая, светлая, застекленная пивнушка к тысячелетию…