Но он не реагировал. Он был всего лишь сержантом, а наиболее громкие комментарии провозглашал мекс, на погонах которого имелись капитанские звездочки.
Хотя сержант терпеть не мог мексов, черномазых, бамбуков, пуэрториканцев и всяческой иной сволочи, которая заливала его обожаемый Средний Запад, протестовать он не решался. Зато отыгрался на заключенном, стукнув его прикладом ʺингремаʺ в спину.
Темнолицый капитан сплюнул себе под ноги и буркнул что-то, что прозвучало исключительно оскорбительно. После чего сделал такое, чего никто не мог ожидать. Не обращая внимания на онемевшего военного полицейского, он подошел к хаммеру, вытянулся по стойке смирно и отдал уставный салют, глядя пленному прямо в глаза.
Жандарм-сержант покраснел, что не представляло для него особого труда, поскольку у него был вид свежевымытого, розовенького подсвинка. Он что-то рявкнул водителю. Хаммер резко рванул с места, выбивая из-под колес фонтаны грязи. Когда машина проезжала мимо солдат, те тоже вытянулись по стойке смирно. Вагнер не мог им салютовать в ответ. Он только кивнул, а в его памяти все еще стоял взгляд черных, непроницаемых глаз капитана.
За первой машиной тронулись две остальные, с пулеметами на кузовах. Одна выехала вперед, вторая заняла позицию сзади.
Заключенный видел перед собой красный, жирный загривок сержанта, чувствовал упирающийся ему в ребра ствол. Сидевший рядом военный полицейский тоже, вероятнее всего, был родом из Ирландии. В военной полиции, как правило, так оно и было, как успел сориентироваться в ходе преждевременных столкновений с американской машиной военного правосудия. Сплошные белые что в нынешней армии США было, скорее, чрезвычайным событием.
На каждой выбоине ствол подскакивал, болезненно впиваясь в бок. Оружие было снято с предохранителя, а сопливый жандарм держал палец на спусковом крючке. Интересно, на какой выбоине он этот палец сожмет.
Вагнера даже не угнетала перспектива, что в ближайшем лесочке сержант остановит конвой, пинками выгонит его из машины, после чего выстрелит в спину. То на то и выходит, парой дней раньше, парой дней позднее.
Он не ошибался. Сержант вполне серьезно рассматривал подобный план, размышляя в данный момент, на сколько человек он может рассчитывать, что те его не засыплют. Ему казалось, что на всех, все же сплошные свои, ирландские католики, жаждущие славы и желания приложить еретикам-полячкам. А злая судьбина, как правило, тяжело испытывающая полицейских в любой армии, до сих пор как-то не давала им возможностей. В принципе, никакого риска и не было, скорее всего, их ожидало повышение по службе и признание. Конвоировали ведь они не первого встречного-поперечного, но военного преступника, который наносил предательские удары, прячась за спинами гражданского населения. Сержант уже принял решение, он ожидал лишь подходящего местечка. Пока же было слишком близко.
Несмотря на все это, Вагнер не мог удержаться от того, чтобы не поглядывать на побелевший, стиснутый на спусковом крыльце палец и в пустые – бессмысленные, но внимательные – глаза ближайшего солдата. С самого начала у него не было шансов. Американская армия гражданское население не убивает. Во всем виноваты те, кто нарушил перемирие. В особенности же они виноваты за немногочисленные, достойные сожаления случаи, когда в результате действий по восстановлению порядка погибли гражданские.
Чернокожий парень с искаженным напряжением лицом спусковой курок не нажал. Его упредил сохраняющий остатки человечности сержант, ударив лежащего прикладом по голове. Но и этим он ничего не изменил. Все уже было предопределено.
Да, все было предопределено. Более громкое ругательство, выбивающееся из заполняющего пивнушку мерного шума, вырвало Вагнера из задумчивости. Он повел взглядом по окружению. Ничего не изменилось. Зато вернулись неоднократно переживаемые образы.
Вот только адреналин не выжег мозг у сержанта. Он понимал, в чем принимает участие, видел сжимающийся на спусковом крючке палец. И он сделал единственное, что мог сделать.
Вагнер невольно усмехнулся. Как-то они встретились, значительно позднее, когда сержант уже попрощался со службой и перебрался в русскую зону, где занялся тем, что любил более всего – торговлей наркотой.
Где-то недели через две сержанта уже не было в живых; он погиб единственным из всей группы контрабандистов, наскочившей на патруль киборгов, когда тех на границе было дофига и больше. Бедняга, ему не помогло, что старался вплавляться в окружение, что при своих способностях уже через пару месяцев по-польски и по-русски говорил практически без акцента, и даже по-литовски умел договориться. Одевался он как местный, в пятнистую спецназовскую форму, даже ʺкалашомʺ пользовался. И все псу под хвост. Наверное, потому что он был чернокожим.