Закончилось. Завершилось нечто такое, ради чего он жил последние полгода. Осталась пустота.
Вагнер бездумно складывал снаряжение. Тяжелый ствол со щелчком отделился от ложа, лег в выложенном специальным материалом футляре. Затем он старательно отключил операционную систему лэптопа, отсоединил провода. Никакой спешки не было, беспорядочная суета и стрельба на посту, находящемся на расстоянии в полтора километра не говорили о каким-то образом организованной облаве. Вагнер начал сворачивать обшитую коричневыми и гнило-зелеными тряпицами маскировочную сетку. Вообще-то, ему не казалось, что она еще когда-нибудь пригодится… Будущего нет, оно закончилось мгновение назад. Но сетка ведь приличная, в инфракрасных лучах у тряпок точно такой же образ, как и у живых зарослей…
Машинальные, многократно отработанные действия позволяли заполнить пустоту, не думать о будущем. Нет никакого будущего, и уже не будет…
Еще раз он глянул на далекий пост, заслоняя глаза ладонью от все выше поднимавшегося солнца. Вздымающаяся туча пыли свидетельствовала о том, что ʺбрэдлиʺ наконец-то тронулся.
Вагнер закинул на спину тяжелый футляр. Бросить оружие он никак не мог себя заставить. Не спеша, он пошел, куда глаза глядят. Выпрямившись, не прячась. Вообще-то, он мог бы даже датчики забрать. Нет смысла.
Он уже знал, что сделает. Пойдет к Белкам. Никто ведь его не выслеживает. Оружие оставит им, а потом… Он отогнал мысль. На это еще будет время. Сейчас же одна лишь пустота.
Он шел, ни о чем не думая. Добрался до лесной дороги, совершенно не думая о перспективе наткнуться на патруль. Впрочем, с американской стороны патрули встречались редко, американцы уже научились избегать лесов. Они перемещались по шоссе, силой не менее, чем бронированный взвод.
Вагнер просчитал, что лес вскоре кончится, спустя полчаса он выйдет на надбужанские луга, аккурат тогда, когда начнет темнеть; Буг он сможет перейти по броду, где-то на полдороги между Броком и Малкиней. А к утру должен добраться до лесного лагеря.
Все эти расчеты он совершал бездумно, в силу привычки и навыков, приобретенных за последние несколько месяцев.
И вот… засмотрелся. Вышел прямиком на двух полицейских в американских мундирах, зато с бело-красными повязками. О них Вагнер слышал, но ни одного еще не видал.
Оба функционера, сотрудничающие с полицейскими миротворческими силами, его даже и не заметили. Уж слишком сильно они были заняты тем, что пинали ногами парня, который лежал, заслоняя голову руками, и даже уже не стонал. Старомодные М-14 стояли, опираясь о деревья, рядом со служебными велосипедами, единственным транспортным средством польской полиции.
- Что, говнюк, не знаешь, что в лес нельзя? – монотонно повторял полицейский, акцентируя слоги пинками. Похоже, эту фразу он произнес уже не раз. Второй пинал молча, наверное, он был не таким красноречивым.
Занятые забавой, полицейские не услышали шагов. Вагнера они увидели лишь тогда, когда тот остановился перед ними. Оба отскочили, косясь в сторону своих пукалок.
- Даже и не пробуйте, - холодным тоном предупредил их капитан запаса. Он только стоял, опустив руки. И буквально видел, как те усиленно размышляют, как рассчитывают.
Оружие на нас не нацелил. Может, он не один? Может успеем?
Вагнер почти что слышал их мысли, чувствовал, как его заливает холодная ярость. Впервые за долгое время — хоть какое-то чувство. Он осознал, что охота на Йосслера была всего лишь наваждением, что она ничего не решила. Но вот теперь он испытывал ненависть, ненависть к этим вот сукиным сынам, своим землякам.
Они видели силуэт, освещенный снизу солнцем, висящим уже низко над горизонтом, профильтрованным сквозь ветви, торчащим из-за плеча футляром, скрывающим ствол винтовки; седые, практически белые волосы, связанные в конский хвост. Еще увидели гадкую усмешку и взгляд, за которым таились ненависть и сила.
Разговорчивый был еще и начитанным. Он уже не косился в сторону винтовок. С его лица исчезла спесь, теперь она сменилась страхом. Теперь-то у него не было ни малейших сомнений в том, что не успеет.
- Веджьмин, - прошептал полицейский.
Его дружок не имел понятия, в чем здесь дело. Но он тоже боялся, этот страх — густой и вонючий — буквально истекал из него.
- Валите отсюда! - бросил Вагнер.
Результата он ждать не стал, склонился над парнишкой. На удивление, он был уверен, что те его послушают. И действительно, послушали. Через мгновение от них остались только две устаревшие винтовки.
Парень, вообще-то, из неприятности вышел даже неплохо. Охранники оккупационного режима собирались развлекаться подольше, так что поначалу пинали даже не слишком грубо.
Избитый, постанывая и размазывая слезы по грязному лицу, сел на землю. Исподлобья он поглядел на Вагнера. Это как раз он еще мог, лицо только начинало напухать.
- Та-а… - откашлялся он. Говорить ему было больно. И ничего удивительного, подумал Вагнер, по ребрам пинали. С беспокойством он поглядел на руку, которую парнишка отвел ото рта. Облегченно вздохнул, крови видно не было.
- Ничего не говори, - буркнул он даже более жестко, чем намеревался. Парень с усилием качнул головой.
- Так… - попытался он еще раз. - Так пан веджьмин?
Глаза тринадцатилетнего пацана заблестели.
Вагнер даже и не знал, что ответить.
- Так пан — веджьмин? - Мальчишка настойчиво пытался заглянуть ему в глаза, как бы ожидая увидеть вертикальные щелки зрачков. - А почему пан их не убил?
Вот именно, почему? Вагнер и сам не знал.
- Откуда ты? - уже помягче спросил он.
- Из Вар… - мальчишка резко замолк. - Из Садовного. То есть, сейчас из Садовного… - Снова он опустил голову. - Я был в Урлях, ну, тогда… Папа завез нас на дачу — меня, сестру и маму. А сам вернулся. Говорил, что должен…
Спина парня затряслась в с трудом сдерживаемом рыдании.
- Успокойся. - Вагнер как-то неловко притронулся к его плечу. Парнишка глаз не поднял.
- Дома тяжело, - тихо, не поднимая головы, тянул он. - Я за грибами пошел. Потому что маму на прошлой неделе побили. Эти вот самые, они из Садовного, с полицейского поста… А пан — веджьмин. Так почему пан их отпустил? Все их боятся, сами они никого не пропускают. Жить тяжело…
Вот же блин, подумал Вагнер.
- Послушай, ты идти можешь? - снова жестко спросил он, желая скрыть смущение. Или то был самый обыкновенный стыд.
- Если можешь, то пережди до заката. Домой попадешь. Они же сегодня и носа не высунут…
А завтра, подумал он. К утру те остынут и пацана уроют.
- А завтра… - Он уже знал, что ему следует сделать. - А к утру проблема исчезнет…
Пацан поднял осветившееся радостью лицо.
- Пан — веджьмин… - тихо произнес он.