- Ну, оно ничего… - озабоченно буркнул он.
На лице, укрытом в густеющей темноте, поблескивали лишь белки с кровавыми жилками.
- Ничего… - добавил он через минуту, нерешительно переступая с ноги на ногу. – Пошли, что ли, ждут нас…
Резервист попытался взять себя в руки. Неважно, подумал он. Явно какие-то недобитки; подумали, что в куче безопаснее, по крайней мере – свободнее. Переночует, а утром отправится дальше. Если станет изображать из себя старого пердуна, те не станут настаивать, чтобы он к ним присоединился. Эта мысль его чуточку развеселила. Говоря по правде, ему не надо даже и притворяться.
Мужик же его усмешку воспринял совершенно наоборот.
- Оно видите, пан капитан! Хуже нет, как на свояков попасть.
Солдат, соглашаясь, покачал головой, направляясь в сторону темневших неподалеку домов. Ему не хотелось ссориться.
Только то была не маленькая группка разгромленных фронтовиков, равно как и не банда мародеров, которые, пользуясь валявшимся в каждой канаве оружием, решили позаботиться о собственных интересах.
Когда они перебрались через следующее ограждение из ржавой колючей проволоки, двор выглядел вымершим. Их не приветствовал собачий лай; из пустой дыры будки свисала лишь цепь. Деревенские дворняги тоже пали жертвами войны. Патрули охотно стреляли в шастающих по дворам собак. Враги опасались эпидемии, слишком много тел лежало под тонким слоем земли на полях и в лесах. Или вообще не захороненных. Свою лепту вносили и крестьяне, чтобы собачий лай не выдавал жилых дворов.
Окна низкой халупы из бревен "в сруб" были темны. Только лишь когда капитан напряг зрение, то заметил в одном из них слабый багровый отблеск жара, бьющего из-под кухонной плиты.
Когда они находились уже на средине двора, скрипнула дверь.
- Стой, кто идет? – прозвучало из темных сеней, подкрепленное четко слышимым в вечерней тишине передергиванием затвора.
Запасной замер, остановившись на полушаге, чуть не споткнувшись о лежащее в траве ближе не идентифицируемое сельскохозяйственное орудие. Вроде как борону. Мужик же настроя не потерял.
- Свой… - В этом он особой оригинальностью не отличался.
Вот интересно, в который раз его привычный отзыв сделается недостаточным, мимоходом подумал офицер.
- А вы, пан капитан, так не стойте, - повернулся к запасному мужик. – В халупу прошу…
Из темноты сеней блеснул свет от прикрытого ладонью фонаря. Он на миг осветил офицера и скользнул по лицу крестьянина, так что тот, ослепленный, прикрыл лицо ладонью.
- Говорю же: свой! – разозлился мужик. – А ну погаси! Еще увидят и…
Скрытый за снопом света часовой загоготал.
- А ну выключи свою батарейку, мать твою за ногу! Из-за тебя всех нас…
- Да не бзди, хозяин. – Часовой рассмеялся еще громче. – Они же словно мышь под веником сидят, после заката на улицу ни гу-гу. Сюда не припрутся, не бойтесь, это мы к ним…
- Хлебало закрой! – раздался голос кого-то постарше. – Нечего ляпать, а это погаси!
Часовой буркнул что-то себе под нос. Но фонарик выключил.
- Заходите! – коротко и резко бросил он, желая тоном покрыть смущение.
- Пан капитан первым.
Хозяин неожиданно проявил знание хороших манер, выполняя плохо видимый в темноте приглашающий жест.
Офицер запаса замялся. Несколько секунд он мигал, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Вообще-то, луч света до его лица не добрался; но сам он инстинктивно поглядел на фонарик… Первым ему входить не хотелось, не хотелось споткнуться обо что-нибудь в темных сенях или разбить голову о низкий потолок. А кроме того, что-то здесь было не так. Здесь была не кадровая армия.
Дверной проем сеней осветился мерцающим блеском. Кто-то заслонял ладонью мечущийся язычок пламени. Блеснул оксидированный ствол автомата часового. Офицер запаса прищурил глаза, теперь он уже замечал мелочи. И выругался себе под нос…
Ожидать было нечего, он пошел дальше. Вошел в сени; часовой отступил на шаг, прикладывая ладонь к непокрытой голове, что привело к появлению гримасы на лице того, что стоял со свечкой. Офицер заставил его еще сильнее смутиться, небрежно салютуя в ответ. Затем остановился и огляделся по сторонам.
Нехорошо.
На часовом, на первый взгляд лет семнадцати, был надет новехонький, словно из-под иголочки, мундир стрелка. Тот, что стоял со свечкой, был старше, но ненамного. Заслоняемый ладонью язычок пламени освещал юное лицо и галуны подхорунжего на парадном кителе.
Это никак не крадущиеся домой потерпевшие поражение на поле боя солдаты, и не мародеры, а только те, что опоздали на баррикады.