Силы специального назначения. Коротышка почувствовал неожиданный укол, воспоминание светлых волос, взгляда глаз, которых никак не мог забыть. И которых так долго не мог найти, хотя и обещал.
Ведомый неожиданным импульсом, он позлядел вослед удалявшемуся самолету, в самый последний момент, прежде чет тот закрыли дома; он еще видел, как машина ложится на крыло в затягиваемом повороте. А потом только слышал удаляющийся гул двигателей, который потом утонул в звякании гусениц и реве дизелей.
Она была самой тяжелой, поэтому прыгать должна была самой первой. Сидела она сразу же у боковой двери га складном металлическом сидении. Все остальные были гораздо выше ее ростом, зато она несла на себе оборудование связи и — помимо обычного оснащения — комплект противопехотных мин. И даже уменьшенный наполовину запас боеприпасов не уравновешивал всего остального груза.
В ходе прыжков с высоты в сто метров из реактивного транспортного самолета, летящего со скоростью триста километров в час, при принудительном напорном открытии парашюта, очередность играла свое значение. ʺИльюшинʺ не мог лететь медленнее, а выше — и не должен.
Желудок подкатил к горлу, когда транспортный самолет потянул вверх, обходя помеху, после чего резко опал. Вообще-то, она переносила перегрузки гораздо лучше, чем нормальные бойцы, но даже для нее полет на реактивном самолете на высоте пятьдесят метров доставлял сильные эмоции. Отозвалась даже тянущая боль в раненной не так давно грудной клетке. Она знала, что эта боль — психосоматическая, отрихтовали ее как следует. Но вот концовки нервов свое знали.
Красная лампочка готовности светила уже давно. И она уставила глаза на зеленую, пока что еще темную.
Перекрестье прицела застыло точно в центре радиатора ʺхаммераʺ. Он даже не активизировал лазерный дальномер, на этом расстоянии траектория пули была горизонтальной, никаких поправок не требовалось, ни на превышение, ни на ветер. С этой винтовки это было словно приставить пистолет к голове.
Он не обращал внимания на пересекавшие небо полосы, на нечто, черной грозовой тучей все выше поднимающееся где-то над Лоховом. Мир, как обычно, съежился до кружка в окуляре. Палец начал сгибаться на спусковом крючке.
Грохот четырех турбин ʺильюшинаʺ буквально вдавил его в землю; Вагнер больгно ударился лбом о затвор, даже не почувствовав, как металл рассек кожу. Через секунду дошла ударная волна. В облаке пыли, в клубах кружащих листьев Вагнер поднял голову, увидел наклоняющийся в повороте громадный транспортник, без камуфляжа, сияющий натуральным окрасом дюраля. Прежде чем кровь из рассеченного лба залила глаза, веджьмин еще увидел падающие фигурки в близящейся тиральере, вспышки выстрелов и вздымающиеся и догоняющие ʺилʺ полосы дыма. Как минимум двое американцев успели запустить ʺстингерыʺ.
Лицо Вагнер оттирал, уже сорвавшись бежать. У него был один-единственный шанс. Когда весь луг залил призрачный, ярче солнца блеск выпущенных удалявшимся "ильюшиным" термоприманок, веджьмин пробежал уже не менее десятка метров в сторону спасительных зарослей.
Резкий поворот бросил ее на ребристую алюминиевую переборку. Перегрузка прижала еще сильнее, когда самолет накренило. Непрерывно выла сирена, вторя нарастающему грохоту работающих на повышенных оборотах двигателей.
Одна из поднявшихся дымовых полос свернула в сторону выброшенных тепловых приманок. Но вот вторая находилась уже слишком близко. "Стингер" взорвался практически в дюзе левого внутреннего двигателя.
Боеголовка "стингера" была небольшой, а русские авиадвигатели славились собственной стойкостью. Мотор не отключился, самолетом лишь резко дернуло при неожиданной, но краткосрочной потере тяги. Пилот даже не сориентировался, сколь серьезное повреждение получила машина; он был уверен, что сотрясение – это результат взрыва ракет, обманутых тепловыми ловушками. Он принял решение чуточку подняться, оставить себе побольше места, чтобы увернуться от последующих ракет. Опасаться он мог только ручных, переносных; другого противовоздушного оружия, как заверяли их на предполетной планерке, ожидать не следовало.
И он толкнул от себя все четыре рычага дросселей, принимая наихудшее из всех возможных решение.
Поврежденный двигатель выплюнул клуб огня, когда лопнул вал турбины. Вращающаяся все быстрее, уже не обремененная компрессором турбина начала рассыпаться; отрывающиеся лопасти пробили корпус двигателя, посекли обшивку фюзеляжа, гидравлические шланги и второй, пока что работающий двигатель. "Ильюшин" резко наклонился.