Здесь, рядом с ним, сейчас должна была лежать его Галя, с которой они прожили бок о бок несколько десятков лет. Василий Петрович протянул руку, но рядом никого не было. Это было так странно, так несправедливо, так ужасно, что не поддавалось уразумению, и он всё ещё не верил в случившееся.
Наверное, надо было настоять, чтобы Галя уехала к старшему сыну или к дочери. Там она была бы в безопасности и жива. Василий Петрович терзался этой мыслью всю ночь. Пришёл Тимоша, запрыгнул на кровать и прижался к боку хозяина.
Так лежали они долго, пока не начал светлеть проём окна. Вдруг Василий Петрович резко встал и стремительно вышел из дома. Тимоша бежал за ним. Василий Петрович шёл к воронке, словно надеялся, что никакой воронки нет и сейчас он увидит Галю. Но воронка была, а Гали – не было. И тогда Василий Петрович понял, наконец, что всё это правда, реальность, от которой никуда не денешься и не убежишь. И Василий Петрович в отчаянии завыл в голос, как старый пёс, и вслед за ним завыл Тимоша.
Этот вой разбудил соседей. Соседка Татьяна, испуганно вцепившись в руку мужа, спросила:
– Шо это?! Шо это такое?! Кто это?!
Муж Татьяны, Павел Игнатьевич, встал с постели, выглянул в окно и ответил:
– Должно быть, собака Петровича по хозяйке воет.
– Нет, – встревоженно отвечала Татьяна, – это не собака. Это человек!
Павел Игнатьевич закурил.
– Надо пойти к нему. Как бы он чего не сотворил над собой, – сказала Татьяна и спустила полные ноги с кровати, нашаривая тапочки.
– Лежи! – приказал Павел Игнатьевич. – Здесь ничем не поможешь. Если он до утра доживёт, то ничего. Его отпустит.
– А если не отпустит? – настаивала Татьяна.
– Лежи! Не мешай человеку переживать. За него ты переживать не сможешь. И я не смогу. И никто не сможет.
Когда на востоке показался золотой краешек молодого солнца, Василий Петрович был уже в хлопотах. Он нашёл в чулане старый рюкзак, положил в него брезентовую куртку, которую всегда надевал на рыбалку, отцовский котелок, прошедший с отцом Василия Петровича всю войну, хохломскую, обгрызенную по краям ложку, помятую временем алюминиевую кружку, добрый запас дроби, кусок сала в холстинке и начатую буханку хлеба. Потом он перешнуровал берцы, надел рюкзак, снял в прихожей с гвоздя дробовик, повесил его на левое плечо и свистнул Тимоше.
Василий Петрович не запер дверь дома, оставил её приоткрытой, чтобы тот, кто придёт, свободно вошёл бы в дом. Они пошли с Тимошей сначала по улице, потом вышли на шоссе и двинулись вдоль посадки на запад, туда, где уже гремела канонада.
В кухне на обеденном столе была оставлена Василием Петровичем записка, которую немного позже прочтут соседи, пришедшие навестить его. В записке была только одна фраза: «Ушёл к Мотороле».
17 октября 2016 года
Горловка
Собака на крыше
В шестом часу вечера в дверь постучали. Сначала я не хотела открывать. Я лежала уже полчаса и тупо глядела в потолок. Только что закончился обстрел. Вода из кранов не текла, видимо, опять перебили водовод. Электричества не было. Видимо, опять порвали провода или перебили кабель. Телефон не работал. Легла связь. Да хоть бы и была. Запаса энергии у батареи было на донышке. Соответственно, не работали телевизор и Интернет.
Была середина августа 2014 года. Фантастическая жара иссушила поля и степь. Трава в степи царапала ноги, как железная проволока. Раскалённый асфальт и бетон к вечеру превращали пустынный город в пекло. Ничего не хотелось: ни двигаться, ни вставать, ни думать. И всё-таки уже полчаса я лениво думала о том, что, как только дадут воду, надо будет первым делом набрать её во все ёмкости, которые были в доме, и в ванну. Потом надо будет помыть полы и посуду, горой высящуюся в кухонной раковине. Потом устроить постирушку. И принять душ. А уж если дадут электричество, то перво-наперво накормить телефон. Позвонить подружке. Потом посмотреть новости по телевидению. Потом посмотреть новости по Интернету. Помахать друзьям лапкой в фейсбуке: мол, я жива, не волнуйтесь!
Воды и электричества в нашем районе не было четвёртый день, поэтому все мысли о том, что я сделаю, когда появятся вода и электричество, были необузданными фантазиями. Мечтать надо было о том, что сбудется в ближайшие часы. Через час, когда немного спадёт зной, я встану возьму две пятилитровые пластиковые бутыли, засуну их в сумку «кравчучки», позову с собой соседей. Они тоже возьмут пустые бутыли, и мы двинемся вниз по дороге, мимо девятиэтажек, мимо церквушки, мимо стай лающих собак, к роднику, бьющему на окраине города. До родника мы пойдём прямо посередине улицы, потому что давно уже не бегают по нашим дорогам ни автомобили, ни автобусы, ни троллейбусы. Не бегают с того времени, как начались артиллерийские обстрелы города противником.