«Вот это мужик! Какой красавец!» — восхитилась дама-майор.
Адресовав Баранову уставное приветствие, она повернула к Павлу возбужденное лицо и с неожиданным от нее кокетством хихикнула:
— Вы, пожалуйста, присаживайтесь… Что будете: чай, кофе? Или… товарищ полковник? Как? — и снова кокетливый взмах бровями.
— Ничего не надо, — отмахнулся Баранов. — Вот, товарищ Паустовский дело имеет. Надо помочь.
— Я все-таки распоряжусь. Сейчас я… — Мужлан-кокетка вышла из кабинета. Вернулась она минут через десять и — как ей казалось — совершенно преображенной: щеки усилили румянец, а губы стали столь пунцовыми, что казались раскровавленными. Бабенко внесла поднос с тремя чашечками кофе. Она приблизилась к Павлу и положила перед ним чашку. Аромат кофе перебивался исходящим от майора запахом страсти. Такой запах источает лошадь в моменты случки.
— Я вас слушаю, товарищ… Павловский.
— Здесь, в вашем СИЗО… временно и, я уверен, по недоразумению, содержится Бравина Влада Владимировна…
Бабенко недовольно поджала губы и подобрала вытянутые под столом в сторону красавца ноги. Эту курву, Бравину, она вчера видела. И уже тогда почувствовала к ней четкую неприязнь. А теперь еще и гадливость: «И чем эти шлюхи завлекают таких мужиков? Ни рожи ни кожи — а смотри, какого приморозила!
Однако милиционерша старалась не выдать чувств: она и на переживания наложила густой макияж. Лицом, глазами, кивками демонстрировала посетителю полное сочувствие и понимание.
«Боже, и эта кивает в такт каждому слову! — удивился Павел. — Это что, фирменный знак милицейских?» Переборов закипавшее раздражение на крашеную куклу, которая здесь кивает, тогда как Влада…
— Мои попытки вытащить ее до суда под залог не увенчались. Я хочу, чтобы она не сидела со всякой уголовной швалью.
— А с кем ее поместить? С ангелочками? Так у нас таких нет. У нас все сплошь уголовная шваль!.. Вы не возражаете? — Дама вложила в рот сигарету и, жестко прикусив фильтр, вытянула губы: прикурила. Выпустив дым из ноздрей, раздраженно усмехнулась: — У нас, господин Павловский, не институт благородных девиц.
— Это понятно. Но есть же случайные, те, кто по ошибке попал. Такие, как Вла… Бравина.
— Разумеется, — согласилась дама и подвигала плечом — бретельку лифчика поправляла. — Есть, разумеется, небольшой процентик случайных. Но мы, извините, не суд. И не можем сортировать на чистых и нечистых. Мы не знаем, кто из них подлинный, а кто, извините, — потенциальный преступник. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.
Павел кивнул. И поймал себя на досадливой мысли, что это был не первый его кивок… Да, совершенно утратил он способность контролировать спонтанные действия.
— Ладно, что вы можете предложить, чтобы с Бравиной до освобождения не случилось… непредвиденностей?
Губы Бабенко задвигались в вульгарном танце: краснорожая майор смеялась.
— Вы, господин Павловский, видно, нар не нюхали. В камере наша власть заканчивается. Там хозяйничает не закон, а понятия… Вы же понимаете, что я имею в виду. И мы, извините, ничего поделать не…
— Ты, майор, не особенно разгуливайся! — недовольно прищурился полковник Баранов. — Генерал приказал оказать товарищу полную поддержку. Сделать все возможное и невозможное. Так что, не разгуливайся, а ищи варианты.
— Может, — вставился Павел, — в отдельную палату ее.
Снова вульгарно задвигались полные губы:
— То, что вы называете «палатой», у нас именуется «камерой». А отдельные камеры — это «сушилка». Для вас поясню: карцер, штрафной изолятор. Со всеми вытекающими из названия условиями содержания. Других номеров «люкс», извините, нет.
— Извините, товарищ Павловский, — не выдержал полковник. — Выдь-ка со мной на минуту, Александра.
Вот, даже имя у майора «обоюдоострое»: и мужчине, и женщине дают!
Вернулись минуты через три. Баранов — сосредоточенно-ожесточенный, Бабенко — приструненная, угасшая.
— Есть вариант, господин Павловский: подсажу я к этой особе Федю.
— Не понял?! — Павел возмущенно вскинул брови. И глаза его сделались отчаянно встревоженными. Минуло время, когда жили его глаза автономной жизнью. — Что за Федя?! Как можно мужчину помещать…
Губы Бабенко задвигались, как совокупляющиеся пиявки:
— Вы, извините, совсем не сведущий. Федя — женщина. Женщина — пахан.
— Э, нет! — Павел вскинул обе руки. — Я понял: это лесбиянка. Кобел! Так, кажется, называются эти Феди в юбках. Нет, не катит этот вариант.
— Да вы не волнуйтесь: вашу Бравину Федя пальцем не тронет. Она, если я прикажу, — смирная. Для Бравиной будет овечкой, а для остальных — волчицей. Это я вам обещаю, господин Павловский, — в последний раз переврала его фамилию дама-майор.