Откуда вам знать?
Так по нему видно.
А мне видно, что он чище воды в нашем колодце, и ничего не знает о мире вокруг. Даже не хочется портить.
Всадники хотели развернуться, услышав слова бандита, но тот сказал, что много раз делал то, что не хотел. Такова его доля.
Он выдал всадникам чистую воду, по пять литров на каждого. Те стали собираться, когда голова сказал, чтобы они забрали эту штуку.
Какую?
У него на шее.
Один из всадников снял с пленника золотой символ и повесил взамен ожерелье из ушей.
Даже эта дрянь лучше, сказал голова. Но твои ушки мне нравятся больше. Он потрогал нового раба за мочку грубыми пальцами и подмигнул. Рабы захихикали. Кто-то из охраны громко сплюнул в придорожную пыль, оставив черный след на серой глади.
Всадники оставили далеко позади горную гряду, что скрывала останки человечества. Они двигались через пустошь к убежищу, которое они обустроили в старом ангаре, сокрытом на кладбище техники, что никогда больше взлетит, никогда не поедет. Они завели внутрь лошадей, налили им грязной воды из бочки. Сами же развели костёр в пустой канистре, достали из тайника консервы и стали ждать, когда те прогреются. Покончив с ужином, они стали тянуть жребий, кто первым пойдёт в караул. Спустя час трое спали, а один сидел на провисшем раскладном стуле, установленном на ржавом крыле самолёта, и смотрел вдаль. Туда, где горела атомная заря.
Через два часа караульный услышал короткий свист, затем на крыло взобрался другой всадник. Зевая, он сказал, чтобы тот шёл спать, и сам уселся на дозорный стул. Это был тот всадник, что забрал золотой символ. Он глядел на новую вещицу, пытаясь припомнить, что значит это перекрестие с неравными отрезками. Вертел вещицу в руках, покусывал, смотрел на свет, скользил пальцами по незнакомым буквам на четырех концах этого оберега. Он поднял её в ночное небо, пытаясь примерить, к какому созвездию она подойдёт, и куда он не подставлял этот символ, в какую из сторон света он его не помещал, везде находились четыре звезды, готовые слиться, отразиться подобием в глубине холодного и глухого космического мрака, ибо космос вмещает все, что было и будет выдумано. Затем он перевёл взгляд на горную гряду, точнее туда, где она должна была быть: ночью она сливалась с непроницаемой чернотой неба. Но в ту ночь, было иначе. Позади гряды что-то загорелось. За неповоротливым хребтом поднимался огненный шар. На глазах всадника этот шар распустился, точно раскрылся бутон древнего растения, доселе спавшего в глубинах гор. Лепестков же этих было шесть, их усеивали отверстия, что миг спустя вскипели и родили на свет органы, похожие на глаза человеческие. Каждый лепесток, что теперь больше походил на крыло, раскрылся в сторону, обнажив тысячи тысяч таких глаз. Позади этого кипяще-глядящего хаоса прятались головы. Звериные и одно человеческое. Всаднику казалось, что всё это происходит у него под носом – так ясно он видел все детали – а не в целом дне пути от их лагеря. Существо же следило за ним каждым из миллиона глаз, воздух вокруг существа трескался, точно стекло, снова сливался, затем снова лопался, разрываясь на крохотные частицы, сплетающиеся вновь и вновь. Всадник пытался набрать воздух, чтобы закричать, однако грудь его не шевелилась. Кажется, даже сердце в тот момент предпочло затаиться, дабы не выдать себя перед неведомым созданием, что расцветало за горным хребтом. И за какой-то миг, за момент равный молчанию между ударами сердца, существо это сорвалось с горного престола и, сверля огненными крыльями пространство перед собой, направилось к всаднику. Тот только и смог, что повалиться назад со стула и закрыть лицо руками. Тело обожгло. Этот огонь шёл изнутри, из самых потаённых уголков тела, о которых хозяин знать не знал. Точно в ячейках его костей находились крохотные печи, что разом дыхнули жаром его грехов. Затем обожгло лицо. Уже по-настоящему. Он открыл глаза. Над ним стоял сменщик. Он сел и огляделся. Вокруг тихо и темно, только звёзды в небе творили свой танец, да атомный закат неизменно пылал вдалеке.
Зачем ты меня ударил?
Ты кричал как сумасшедший.
Я видел что-то. Оно прошло сквозь меня.
Да ты, кажись, перегрелся. Как ты умудрился ночью.
Я правда видел. Там.
Оба посмотрели в сторону горной гряды, но ничего не увидели.