«Рыба играет, — подумал Эльфгар, — резвится, трапезничает на ночь глядя».
Приблизившись к воде Эльфгар вспомнил, что говорил ему Вилаф и, прежде чем коснутся воды, он зачал молитвословие. Слова слетали с его уст торопливо, небрежно, с запинкой и вот, едва минув начало, вовсе осеклись… Недолго припоминал он заветные слова, да вскоре махнув рукой, сел на корточки и утопил котелок в потоке, промыл его от приставшей травы и песка. Ледяное прикосновение воды лишило руки проворства, котелок, выскользнув из стылых пальцев, точно порожнее судёнышко, погнало его скорым потоком. Эльфгар вскочил на ноги и кинулся вдогонку, но тут же поскользнувшись на камне упал в воду на одно колено. Он поднялся сделал шаг-другой и снова упал, едва не замочив фонарь. Тем временем неуклюжая посудина, кружась, неслась вперёд так стремительно, точно имела невидимый парус. Скорый поток, обогнув излучину, вынес котелок в тихую заводь, замедлил её. «Ну, теперь-то я до тебя доберусь», — думал Эльфгар, неловко шагая по каменистому дну, погружаясь в воду всё выше и выше колен. Он почти дотянулся, достал котелок рукой, как вдруг сапог его зацепился за притаившуюся в воде ветвь и Эльфгар плюхнулся в воду. Когда он вынырнул, то ни нашёл в руках ни фонаря, ни котелка.
Некоторое время он стоял недвижно, вглядываясь в густеющий сумрак, точно не веря в произошедшее, кляня себя за дурость.
— Будь проклят этот мрак, будь проклят этот лес, будь проклят и ты, косорукий дурак, — в сердцах проговорил Эльфгар и, повернувшись, в унылом раздражении, злобствуя на весь мир, поплёлся к берегу.
Он шёл и шёл, останавливался, возвращался обратно, вглядывался в смутные черты ночного леса, но никак не мог отыскать того места, откуда впервые вошёл в воду. Он не узнавал места. Лес точно переменился, с тех пор как Эльфгар упал в воду. Он стоял густой, неприступной стеной вдоль берегов и казалось нет возможности продраться сквозь него.
Эльфгар попытался выбраться, но исцарапав лицо вернулся в ручей. Он впал в замешательство. Он не знал куда ему идти. Он уже не понимал откуда пришёл и даже не мог решить какой из двух берегов ближе к лагерю. В один момент он наткнулся на большой плоский камень. Трясясь от холода, он забрался на него, разделся до нага и принялся выжимать одёжу. Он едва успел втиснутся в туго отжатое бельё, как вдруг до его ушей донеслось нечто. Замерев на месте, позабыв холод, сковавший было его тело, он весь превратился в слух. Тихо нёс свои воды безвестный ручей, бешено барабанило в груди уязвлённое сердце, а где-то в отдалении в густо кронной чаще ивняка доносился слабый, едва различимый девичий голос, то тихое заунывное пение, то невнятное причитание, то плач…
Не помня себя, уронив в поток кафтан, Эльфгар спустился с камня в воду и пошёл на звук голоса. Вскарабкавшись по невысокому бережку, он легко проник сквозь стену переплетённых деревьев, точно стволы и ветви сами расступались перед ним, позволяя ему пробраться в запретный мир. Он больше не различал голос на слух, став единственной мыслью, он звучал внутри его головы. Не различая ничего во мраке леса, Эльфгар уже не правил собой, а двигался как послушная погонщику скотина. Усталые члены его, напитавшись непонятной силой, действовали сами собой, точно конечности куклы-марионетки, послушные воле невидимого кукловода. Нечто влекло, нечто вело, нечто ждало его там, в тёмном лоне старого леса, во мраке, в ночи, в глуши.
Та, что плачет у болот 1.8
1.8
Но вот голос её умолк и Эльфгар очнулся от томного морока. Было так темно, что Эльфгар видел только верхушки дальних дерев, слившихся в монолитные зазубренные чёрные полосы. Эльфгар не решался сделать шаг, хотя и ощущал, что находятся посреди открытого пространства. Но вот, сквозь прореху в тёмных облаках показался краешек луны, и мир кругом переменился. Он обнаружил себя стоящим посреди болота на не большом островке, поросшем редкими сосенками, елью и черной ольхой. В четверти полёта стрелы, посреди островка на всхолмье в немом оцепенении застыл вековечный старый дуб. Он был столь широкий, что и пятеро взрослых мужчин, взявшись за руки не смогли бы замкнуть его ствол в кольцо объятий. На нём не было листвы, но он не был мёртв, напротив, полнился соками и, казалось, жил какой-то своей потаённой жизнью. В скудном бледном дрожащем свете луны казалось, что могучие, точно руки титана, ветви его медленно и плавно движутся, змеятся, едва слышно поскрипывая и шурша заскорузлой корой.