На другой стороне ручья, шагах не более чем в ста, на уютной елани прозябал скромный, опоясанный плетнём хуторок. Над избой также курчавился струйками пахучий темноватый дымок.
Утро, как и вся прошедшая седмица, выдалось пасмурным, сумрачным, как-то по осеннему прохладным. Солнце, так и не пробившись сквозь груду, наплывших с севера, кучевых облаков, застряло где-то на востоке, в сероватой мгле. То и дело накрапывал дождь, тихий и унылый свидетель, вкрадчиво шелестел листвой. Не шёл зверь, не гомонили птицы, не шебуршала ни единая живая душа в изумрудной кашице лесных трав. Всё как бы оцепенело, сковалось в немом недвижье. Оглохший лес, не желая пробуждаться, почивал в тихой дремоте.
После разговора с матушкой Годфри, как бывало не раз, недолго пребывал в смущении: спорил с собой, дразнил про себя заносчивую старуху, божился, чертыхался, энергично жестикулируя перед носом, так что выронив из трубки злой уголёк, ожёг до пузыря руку. Он, пожалуй, мог бы удержаться без особого труда, но отчего предпочитал отдаться раздражению и, как промасленная ветошь быстро вспыхивал, но в силу отходчивого нрава также споро забывался. Ну вот, успокоившись, как бы обессилив, он умолк, сел на сырую колоду, начинил трубку, закурил, задумался и мысли его птичьей прытью упорхнули далеко-далеко за сумрачный горизонт к загаженным гордыми горожанами стенам старого Грейтема, в ласковый и сладостный мир порока, мир сатанинских игрищ, беспробудного пьянства и распутных грёз, в мир греха, в мир тенёт человеческих.
«Вот заживёт рука, — думал он, — махну вместе с Тильдо в Грейтем. А ежели не поедет упрямец, то непременно дёрну один… И плевать, что там Тигида скажет… Ох и отведу же я душеньку, не поскуплюсь монетой: один раз живём… кутить учну, куражится... Бельишко сменю на лён белоснежный, тонкого сукна прикуплю кальсоны, дублет новый на шелку, плащ щёгольский, отороченный куницей, берет с пером павлина. В баньку схожу да с красавицей, закушу ягнёнком да упьюсь лучшим вином, девок помну так, чтоб трёх-четырёх разной масти да за ночь поменять, а напоследок в театр».
Следом Годфри вспомнил, как они оказались здесь.
Сюда, в лесное убежище они пришли чуть более пяти зим назад, пришли не по своей воле, но волей провидения.
Как-то они грабили поезд братьев Дарни, ростовщиков из Ардена, возвращавшихся с ярмарки Семиградья. Устроив самосуд над братьями, бывшими причиной многих зол и несчастий Лорри, они напоролись на орденскую инспекцию, объезжавшую с проверками местные заставы. Вспыхнул короткий, но кровопролитный бой. Братья-рыцари, а также их конные и пешие слуги, окрылённые святой яростью, гневом божьим, не ведая ни устали, ни жалости, дрались как дикие львы, кроме водворения Правды Божьей, желая блеснуть удалью перед ликом священноначалия, бывшего здесь же с ними.
Тогда вместе с Тигидой на Беличьем Тракте орудовала шайка Орлика Косоглазого, а также Бесноватый Тим с братьями, Адульф из Керна и Бодо Четыре Струны из Берка. Разбойники числом превосходили Орден впять раз, но не могли сравниться ни боевой выучкой, ни слаженностью, ни снаряжением, а кроме того, имея духом одну лишь подлую наживу, были недостаточно воодушевлены на битву, стихийно обернувшуюся для них бесславной и гибельной бойней.
Вскоре, понеся значительные потери и оставив на пыльной земле большака полторы дюжины изрубленных мертвецов, разбойники бросились на утёк, в россыпную. Люди Тигиды следовали за ней, и не только потому, что она была средоточием их ватаги, её идейной и духовной сердцевиной, но ещё и потому, что она выросла близ и хорошо знала местность.
Уходя от преследования Орденских Ищеек – пешего, легко вооружённого отряда, имевшего при себе быстрые ноги и злобных псов, – они всё ж заплутали. Бросив награбленное, потеряв вьючных коней, уходили налегке, чуя близость смерти. Каким-то чудом им удалось оторваться и замести следы. В тот день случилось не мало чудес. Чудом было и то, что они не утопли в восточных болотах, в которых утопал всякий бродивший там без проводника.
Они блуждали по лесу шесть дней, кормясь королевской дичью и утоляя жажду водой из ручьёв, также принадлежавших Его Величеству. Как-то ранним утром Тигида и Хемра вышли к лесному хутору матушки-отшельницы.