Городок гостей, с одной стороны, поразил, а с другой разочаровал. Поразил стенами каменными и размерами укрепления. Ведь тот же Курск, считающейся в это время одной из мощнейших крепостей, всего раза в три больше Серой крепости по площади. А каменных стен вообще на Руси не строят. Разочаровал тоже стенами, слишком низкими, чтобы выдержать серьёзный приступ. А ещё — малолюдьем. Ведь в курской крепости только княжеской челяди жило несколько сотен.
— На вырост строили, — соврал Минкин, не желавший сходу раскрывать все карты производственных возможностей поселения.
Передал Полкан весточку в град Курск о том, что Серая крепость просит у князя Юрия Святославича прав слободы. Вот и прислал тот тысяцкого, чтобы на месте разобрался с вопросом. А ещё — с «ябедой» откупщика Путяты на то, что побили его, руку сломали, коня покалечили, да всяческими хулильными словами позорили.
— Потому его за ворота и не пустили, что княжьего решенья по нашему прошению не было. Так что побить его мы никак не могли. Руку же он сам себе сломал, сверзившись с коня. Коня — да, коня ранили. Так не людей же калечить, которые в нас стали стрелы пускать. Тебя, Фёдор Юрьевич, как видишь, пустили к себе, потому как ты князем послан. А он — просто откупщик, решивший мошну набить без княжьей на то воли.
— А с хулой на него как быть?
— А ты, Фёдор Юрьевич, людей с которыми он был, поспрашивай, что мы ему якобы говорили. Да не всех скопом спрашивай, а по одному. И так, чтоб сговориться не могли.
— Спрашивал уже, — поморщился тысяцкий. — Кто во что горазд, тот то и бает. Скажи мне ещё: князем тебя по какому роду зовут?
— Ни по какому. Люди наши меня так назвали за то, что я нОшу тяжкую управления ими в тяжкие времена на себя взвалил.
— Самозванец, значит, — нахмурился княжий посланец.
— Всякий первый князь стал так зваться либо по воле его людей, либо сам себя так назвав. Я себя князем не называл и на княжий титул не замахиваюсь. Назовёт меня Юрий Святославич наместником, буду наместником зваться, ряд на тивунство со мной заключит, буду зваться тивуном. Людям нашим всё равно, как прозывают того, кто над ними встал.
— Вашим людям… Кто они такие? Откуда взялись?
— А вот про это я с тобой одним, Фёдор Юрьевич, говорить буду. Только тебе, да князю Юрию Святославичу такое поведать могу.
Задумался тысяцкий, но махнул рукой, давая приказ всем выйти вон. С Андроном «асимметрично» один лишь толмач Василий Васильевич остался, поскольку, как ни учили язык предков руководители крепости, а всё равно ещё и говорили на нём плохо, и понимали не очень.
— И тебе, Фёдор Юрьевич, и князю, как мне мыслится, наверняка баяли, что мы не от мира сего. Так вот, правду баяли. Пришли мы на это место не из заморских краёв, а с Руси. Только отстоящей от сего дня на семьсот шестьдесят лет в грядущее. Божьим промыслом пришли или дьявольскими кознями, про то каждый со своей колокольни судить будет. Не совсем по собственной воле явились, но с намерением облегчить пращурам своим самое тяжкое испытание в истории Русской Земли. То, которое начнётся уже меньше, чем через два года.
— Откуда ты знаешь, что случится через два года?
— Это для вас оно только случится, а для нас случилось за семь с лишним веков до нашего рождения. Потому и знаем. Знаем и обет свой — помочь нашим пращурам — выполним. А испытание это — нашествие на Русь неисчислимых полчищ татарских, после которого почти не останется в ней городов, а тысячи тысяч русских людей лягут в землю. Почти двести пятьдесят лет будет стонать Русская Земля под плетью татарской. А потом ещё триста лет пройдёт, прежде чем покорят её правители остатки тех татаровей.
— И вы, меньше двухсот человек, что тут живут, сможете что-то изменить? — усмехнулся гость.
— Защитить и спасти всех не сможем. Даже половину тех, кому начертано умереть от татарской стрелы или сабли, сгинуть в татарской неволе, не сможем защитить. Тебе, Фёдор Юрьевич, когда-нибудь мелкий камешек в сапог попадал? Много ты навоюешь, ежели у тебя на поле брани в сапоге такой камешек оказался? Голову бы уберечь, когда он тебе мешает шаг ступить! Вот мы со своими знаниями, умениями и, чего уж скрывать, оружием, которым уже били тех самых татар, и будем тем самым камешком в татарском сапоге.
— Били? Те четыре или пять десятков татар, что вы этим летом извели? — засмеялся тысяцкий.
— Этим летом — четыре или пять десятков, как ты говоришь. А на Калке — тысячи. Спроси у князя Путивльского Изяслава Владимировича, которого наши люди там от смерти спасли. Он тебе расскажет, как на самом деле было, а не сказки про то, что молитвами обратили против хозяев чудовищ, приведённых татарами, чтобы русские рати сокрушить. Вон, в амбаре железном те «чудовища», на одном из которых раненого князя к лагерю киевлян привезли, стоят. Закончим говорить, покажу тебе их. Воевода наш, Сергей Николаевич, Изяслава Владимировича и велел подобрать, рану ему перевязать, да за реку отвезти, чтобы не отдал он Богу душу на том поле страшном.