— Кто таков? Что делал возле нашей слободы? — принялся поутру задавать вопросы бывший эфэскашник.
На лепет про то, что «случайный путник, охотящийся за белками» увидел невиданный «град на холме» и просто хотел полюбопытствовать, что же это такое, Нестеров воспринял спокойно. Какие, нафиг, белки, только-только сменившие зимний качественный мех на летнее недоразумение?
— А где твоя добыча?
— Там, — неопределённо махнул мужик. — С конём осталась. И как же я теперь домой доберусь? Сбежит же он, пока я тут, у вас.
— Послать людей, чтобы привели его?
Акимша даже руками замахал.
— Он только меня к себе подпускает! Сбежит! А в селе решат, что я сгинул, — пустил он слезу, называя место, откуда он якобы пришёл.
— Кто тебя послал сюда и зачем?
— Никто не посылал. Охотился я.
— Ночью? В степи? На белку?
— Тут же не всегда степь была, всего год назад лес стоял.
— Врёшь. Днём люди на поле работали, тебя не видели.
— Хоронился я. Боялся.
— А ночью бояться перестал?
— Ну, да. Ночью же ничего не видно. Вот и решил посмотреть.
— Так ночью же ничего не видно.
Лазутчик — а сомнений в том, что это именно «подсыл», оставалось всё меньше и меньше — замялся.
— Кто тебя послал и зачем?
— Никто не посылал.
— А это что у тебя? — потянул Михаил узкий кожаный шнурок, уходящий с шеи под одежды раненого.
Акимша попытался помешать, но люди в тринадцатом веке куда мельче, чем в двадцатом, да и сопротивляться было опасно. Так что на свет божий явилась деревянная дощечка, длиной сантиметров двадцать и шириной — сантиметров семь-восемь. На ней был грубо вырезан силуэт зайца, а вдоль краёв шли похожие на орнамент вертикальные строки. Шнурок продет в круглое отверстие у ближнего края дощечки со скруглёнными углами.
— Ладанка. Ходил когда-то за солью в Тавриду, и там монах подарил. Говорит, из святых мест, удачу приносит. Берегла, берегла меня столько лет, да вот и не уберегла…
— Да помолчите вы, Василий Васильевич! — заткнул рот историку, порывающемуся что-то сказать, чекист. — Я в курсе, нахрена служат такие «фенечки».
Специально так сказал, используя слова, явно непонятные человеку тринадцатого века.
— А что на ней написано?
— Где написано?
— Да вот, по краям твоей ладанки?
— А это написано? Не знал. Не обучен я грамоте, думал, узор такой. Наверно, молитва какая-то: монах ведь подарил. А он из заморских краёв, говорил, в самом святом граде Иерусалиме бывал, — истово перекрестился раненый. — Может, то письмо народа Израилева? Тогда это точно святая вещь!
— Ну, хватит околесицу нести. Где с татарами снюхался, подсыл?
— С какими такими татарами?
— С теми самыми, которые тебе пайцзу дали. Заслужил, видно, задницу им вылизывая. Где они тебя ждут?
Услышав истинное название «ладанки из святого града Иерусалима», лежащий на кушетке лазутчик зыркнул глазами туда-сюда, напрягся, но застонал от боли в ноге.
— Сам расскажешь или тебе больно сделать? Как ты думаешь, будешь ты татарам нужен с отрезанными ушами, носом и без единого перста на руках? А если и после этого молчать станешь, то и без языка.
Побледнел даже историк, переводивший это на древнерусский язык, с ужасом глядя на вынутый из чехла нож Нестерова.
— Ни рассказать, что высмотрел у нас, ни написать или нарисовать. Бесполезный обрубок человека. Говори, где тебя татары ждут!
— Там, где Гнилуша в Девицу впадает…
— Сколько их там?
— Дюжина… Только не татары то, а мунгалы.
— Ведаю я, как они правильно называются. Дюжина? Не десять?
— Нет. Было десять, да троих в пути подобрали. Таких, как я, христиан. Битых ушкуйников на реке Воронеж настигли, а они к нам попросились.
— Только к нам шли, али ещё куда?
— К вам. Кипчаки сказывали про чуднУю каменную крепость, под которой Каир-хана сильно побили. Прознать, что за крепость, кто поставил, так ли крепка, как кипчаки бают, сколько людишек в ней живёт, что за стрелы громовые, которыми разят так далеко, как из лука стрелу не метнёшь, есть ли пОроки на стенах.
— Много бы ты ночью вызнал?
— Ночью — только чтобы присмотреться. Утром я должен был прийти да попросить убежища от татарской погони. Денёк у вас побыть, а следующей ночью утечь.
Михаил задумался. А ведь так они уже впустили нынешнего батюшку, который тоже мог быть лазутчиком. Верно, не следует больше всяких встречных-поперечных за бетонный забор пропускать. Пусть в «посаде» живут.
— Позови Крафта, — приказал капитан «братку», караулившему раненого. — Надо этого на «губу» определить.