Данные купчины должны пригодиться Ефрему со товарищи, ждущими со дня на день, когда подъедет из Чернигова боярин Евпатий. Со товарищи и с добровольцами, «охотниками», из людей ХХ века.
Вот этот-то набор «охотников» и стал причиной громкого скандала, потрясшего всю Серую крепость.
— Лен, я, наверное, тоже с ними поеду, — объявил супруге (цепуру и крест он не просто так «задарил» новоявленному слободскому батюшке, а именно на их венчание) Крафт. — Не могу я, здоровый мужик, сидеть на пОпе ровно, кода такие дела творятся.
— Что, тоже захотелось «чурок пострелять», как тем твоим бывшим дружкам, что полегли в половецком стойбище? — сразу же ополчилась против идеи Устенко.
— Ты же знаешь, что я, в отличие от этих дебилов, на войне настрелялся, и для меня это никакая не развлекуха. Ну, не могу я за спинами других прятаться, когда враг на наших землях бесчинствует, русских людей убивает.
— А, патриотизм взыграл? Только знаешь ли ты, что один умный человек сказал: патриотизм — последнее прибежище негодяя?
— Кого последнее прибежище? — округлил глаза «главмент», которому показалось, что он ослышался.
— Негодяя!
— Ты это меня, что ли, негодяем назвала?
— Ну, не себя же! Я, насколько себя помню, в сознательном возрасте никогда этой патриотической дурью не страдала.
У Алексея «слетела планка», и он едва смог удержаться от того, чтобы влепить пощёчину супруге.
— Ну, давай! Давай! Ударь беременную женщину! Докажи, что я была права, назвав тебя негодяем!
И только теперь, увидев перекошенное лицо Полуницына, до Елены дошло, что это уже совсем не излюбленная «игра» всех стерв «даже если я знаю, что я неправа, но всё равно всё будет только по-моему». Увидела, вспомнила жалобы Крафта на то, как ему после контузии стало тяжело сдерживать вспышки бешенства, и… испугалась. По-настоящему, до животного ужаса.
— Лёша, ты меня не совсем правильно понял, — пролепетала она мгновенно притихшим голосом.
Входная дверь в их комнатку в бараке громыхнула так, что чудом не вылетела вместе с коробкой.
— ЛЁША!!!
52
Боярин Евпатий, прозванный Коловратом за умение так обращаться с мечом, что он казался вращающимся стальным крУгом, явился в Серую крепость через неделю после того, как первый гонец-пограничник умчался в Курск с горькой вестью о жестоком поражении рязанцев под Воронежем. И не один явился, а в сопровождении князя Путивльского Изяслава Владимировича, мужчины уже немолодого, перешагнувшего полувековой рубеж, но решившего пуститься в дальний путь, чтобы встретиться с теми, кто спас его на Калке. Не ради ностальгических воспоминаний, конечно, а большей частью по воле Великого князя, решившего послать «независимую комиссию» для перепроверки того, о чём докладывал его курский вассал.
Князь Изяслав, во крещении Филипп, несмотря на почтенный возраст и положение, тучностью не отличался. Видимо, сказалась степняцкая кровь, которая в нём преобладала даже над русской: и мать половчанка, и прабабка по отцовской линии. Потому и в седле держится крепко, и в лице лёгкая монголоидность заметна. Хотя, конечно, за прошедшие четырнадцать лет несколько сдал.
Приехал, не считая небольшой дружины, с одним из сыновей, Михаилом, мужем лет немногим менее тридцати. Похоже, не самым старшим из наследников. Вот и получилось, что Изяслава-Филиппа с пятью сопровождающих пришлось в крепости селить, а остальных в Посаде размещать.
Снова, как и во время прошлогоднего визита курского тысяцкого, нагрузка на «закрома Родины», да только в этом году и урожая собрали намного больше, чем в прошлом, и мясо-рыбными запасами хранилище-ледник забили до предела, и живым скотом обзавелись. Не говоря уже об ассортименте всего выращенного, собранного, добытого и переработанного. Так что угощали не только пареной репой да квашеной капустой, но и такой невидалью, как жареная с мясом картошка и гречневая каша, настоянные на травах и орехах крепкие напитки да плодово-ягодные вина.
Ясное дело, никакой фразы из фильма про Ивана Васильевич «ключница гнала?» князь не произносил. Просто потому, что в это время водка и, соответственно, настойки на ней ни на Руси, ни в Европе вообще, неизвестны. Так что ничего, кроме удивлённого возгласа, вызванного неожиданной крепостью и жгучим вкусом выпитого, Изяслав Владимирович не издал. Пьют-то в это время исключительно пиво да «компотик» из перебродившего разбавленного водой мёда. Ну, и импортированные с территории бывшей Византийской империи виноградные вина, считающиеся роскошью и большой редкостью. А тут — вина из «посконных» ягод. Причём, довольно вкусные.