Пока Клеменс, вдоволь позабавленный поведением Ван и её попытками одержать победу, то и дело переключался на Ментора Стефэнаса (так же, как и его отец, Стефэнас младший оказался на славу прекрасным магом), то, что осталось от Адама и тела Магнуса — пепел и что-то тёмное, инородное миру Серой Площади, опустилось в недра озера, полностью погружая себя в бурлящую воду.
Ледяная невидимая волна смесью из страха и омерзения накрыла Эрика с ног до головы, при этом возвращая мальчику способность полноправно ощущать своё строптивое тело. Сначала он несказанно обрадовался, что может наконец и двигаться, и нормально осязать, но затем острая боль заверещала в нём иначе. Мальчику и раньше рассказывали, что магия на Серой Площади имеет свой «неповторимый» стиль: она раскроет все свои грани, возможности, только если её обладатель будет кормить исключительным рационом из крови и боли, как, например, мистер Стефэнас старший; и отличительную способность завладевать хозяином (что, к слову, и произошло некогда с тем же сыном Стефэнаса — Ментором), но то, что пришлось лицезреть Эрику, было куда страшнее и неприятнее, чем безумие и насилие. Пробиваясь в сломанную руку, боль как будто объединилась с остатками магии Мандериуса. Давно смешенная с кровью мальчика магия Клеменса подействовала моментально, как отличный катализатор для наложенных чар, скручиваясь внутри руки, и образуя маленький вихрь из боли и чужой магии, он окончательно смешался с кровью и стал лопаться, точно мыльные пузыри. Эрик с ужасом смотрел, как через его посиневшую, а местами даже почерневшую кожу проступают толстые вены и что-то постороннее, пугающее и причиняющее боль. Магия выкручивала сломанную кисть под немыслимым углом, и при этом Эрик чуть не ослеп — настолько сильно причиняло ему боль колдовство. Не останавливаясь на достигнутом, магия добралась и до ног Эрика — не удержавшись, тот упал на сырую промозглую землю, разбивая себе нос. Но уже через мгновение мальчик почувствовал, как магия Мандериуса постепенно ослабевает и теряет контроль, а режущая боль уходит. Всё закончилось гораздо быстрее, чем начиналось.
Из воды, точь-в-точь как статуя внутри храма Анорамондов, медленно и торжественно в длинном чёрном платье с покрытым золотом низом, вышел Адам. Из его голой спины торчали острые обрубки позвонков, а на узком, стянутом тонкой прозрачной кожей лице Эрик прочёл бесконечную неприязнь ко всему живому. Белые глаза с красными зрачками вопросительно подмигнули Эрику. Посмотрев в сторону замка, Анорамонд прошептал:
— Найтмар.
Чудовище выпрыгнуло из воздуха и оглушительно взвыло, ожидая приказа от хозяина. Не сводя безобразных глаз с Эрика, Адам подошёл к своему питомцу и потрепал того за львиную гриву. Эрик не ожидал от Анорамонда прилива нежности, и столь неестественное поведение для такой бездушной твари, как Адам, несколько озадачило юношу.
«Может и в Анорамондах есть что-то человеческое?» — воодушевлённо подумал Эрик, но тут же взял свои слова обратно. Адам указал длинным пальцем, целиком увешенным бесчисленными золотыми кольцами на мальчика, и химера прыгнула.
Клыки крупного зверя вонзились в плечо и шею Эрика, а когти царапали лицо. Пасть змеи нескончаемо шипела, и не прекращала плеваться ядом, прожигая кожу на обеих руках мальчика. Из глубоких ран тотчас брызнула кровь, заливая одежду: джинсы, порванная куртка — всё было пропитано бордовой кровью.
— Довольно, — Адам махнул своей тощей неестественно длинной рукой, и Ван с Ментором отлетели в сторону, — Клеменс, — Анорамонд угрожающе сделал шаг навстречу мужчине в чёрном пальто, — последний шанс. Этот мир держится за сильных, за таких, как я. За таких, как ты. Я прощу тебе всё.
Клеменс, до сих пор не обращавший на Эрика ни малейшего своего внимания, побелел. На правой стороне его овального лица, где кожа мужчины была в приглядном состоянии (в основном она неподобающим образом свисала с полусгнившего черепа жуткими отрепьями), проступили почерневшие вены. Серые уставшие глаза пробежали по изуродованному телу Эрика и возвратились обратно к Адаму, неподвижно ожидающему ответ. Мужчина в чёрном пальто качнулся назад, и щёлкнул пальцами: беспрекословно подчиняясь движению его руки, время замерло, а вместе с ним и всё живое — Ван, Ментор и Адам. Однако в этот раз что-то пошло не так: Эрик со страхом наблюдал, как спустя секунды, рука, а вслед за ней и другие части тела Анорамонда, прорываясь через забвение, зашевелились, словно пробуждаясь ото сна.
— Недурно, — разочарованно пробормотал Клеменс, — у нас есть тридцать секунд, чтобы уйти, — он быстро осмотрел Эрика и с помощью магии поднял мальчика на ноги, — я не умею исцелять, но мои чары помогут тебе немного продержаться.
«Мы уходим?» — хотел спросить Эрик, но сил не хватило даже на то, чтобы раскрыть рот.
Его сознание постепенно покрывалось густым маревом, и думать становилось сложнее.
Глаза мальчика медленно закрывались: дрожащие веки словно налились свинцом, разом окаменели, предательски огораживая Эрика от происходящего. Зато после чар Клеменса ему стало намного легче — боль укатилась на задний план, и всё, что теперь беспокоило юношу — это непреодолимое желание заснуть. С трудом облокотившись на Клеменса, Эрик в последний раз оглядел поле битвы: мёртвое озеро по-прежнему кипело, поднимая в воздух узорчатые нити пара, а под ногами всё так же хрустела безжизненная почва. Последнее, что запомнил Эрик, перед тем, как окончательно погрузиться в чёрное забвение сновидений — вспышка яркого белоснежного света, согревающая мальчика изнутри и встрепенувшегося Анорамонда, посылающего в их с Клеменсом лица ледяные молнии.
***
— Вставай, соня, — приветливые и такие родные черты лица матери озарили комнату, как утренние лучи солнца, — завтрак уже на столе.
— Что? — Эрик разомкнул слипшиеся веки и тут же их сомкнул. Всё вокруг расплывалось, как будто он принял лошадиную дозу психотропных веществ, и казалось для его глаз чрезмерно светлым — пронзительно светлым.
Ко всему прочему, Эрик не чувствовал ни рук, ни ног — всё его тело безжизненно обмякло, стекая по мягкой подушке и растекаясь по поверхности кровати, точно ртуть из разбитого градусника по полу.
— Мама? — Он попытался встать с постели, но острая боль в мгновение ока приковала его обратно, — ма-мма? — механическим голосом повторил Эрик.
— Какая я тебе мама? — мистер Стефэнас грубо ткнул мальчика своей излюбленной тростью.
Эрик тяжело выдохнул: он всё ещё находится на Серой Площади, а лицо матери — тёплые глаза и ласковая улыбка — не более чем сладкий сон. Алеред Стефэнас — яркое тому доказательство.
— Да-а, — задумчиво протянул мистер Стефэнас, не обращая внимания на плачевные попытки Эрика оттолкнуть от себя чёрную трость, — наломал ты дров, жеребёнок.
Эрик зажмурился: в памяти вспыхнул ослепительный белый свет. Он потёр глаза, прогоняя странное наваждение, и вопрошающе уставился на тонкую трость мистера Стефэнаса до сих пор приставленную к его груди.
— Как Питер? — коротко поинтересовался Эрик.
Решая, стоит ли ему связываться в настоящее время с мистером Стефэнасом и с его излюбленной тростью, которая, к слову, была по-прежнему опасно близка к его лицу, он пришёл к решению, что ещё не готов признать свою ошибку и, что не менее важно, не был готов к разговорам на данную тему и тем паче, брать на себя ответственность за содеянное. По суровому (впрочем, как и всегда) выражению лица волшебника, Эрик прочитал, что тот был не прочь применить десяток заклинаний на нём, а это, безусловно, «подходящий» знак, чтобы ничего не отвечать на едкие слова мистера Стефэнаса.