— Это что — прочность равна чуть ли не граниту? — спросил он.
— Да, это так, — подтвердил Лехт.
— А из чего вы сделали эти кубики?
— Из песка и извести.
— Без цемента?
— Да, без цемента.
— Удивительно.
Лехт и Тоом улыбнулись.
— Правда, — сказал Лехт, — такая прочность не нужна для строительных конструкций.
— Иногда нужна и для строительных конструкций, — сказал вице-президент, думая о чем-то своем.
Лехт, любивший угадывать, о чем в эту минуту думает его собеседник, решил про себя, что вице-президент видит уже иное применение для силикальцита, не только для жилых домов.
— Я бы хотел узнать все, — сказал вице-президент. — У вас есть с собой какие-нибудь расчеты?
Тоом положил на стол все последние исследования по силикальциту. Академик начал внимательно читать и как бы забыл о присутствии Лехта и его спутника.
Лехту казалось в этот момент, что Тоому не следовало бы посвящать академика во все детали их исследований. «Сразу, — думал он, — академик все не прочтет, а если он попросит отложить решение этой проблемы на какое-то время — пусть даже на неделю, — новые дела и новые заботы отвлекут его от силикальцита».
Вице-президент же перелистывал пухлую тетрадь со всеми многочисленными приложениями и таблицами, задерживался то на одной схеме, то на другой, — у него был цепкий глаз, он умел мгновенно улавливать суть научной проблемы.
Он поднял голову и, подперев ее рукой, как-то по-новому взглянул на Лехта и Тоома. Потом, как бы очнувшись, вице-президент сказал:
— Это же великое дело!
— Я рад слышать это от вас, — сказал Лехт.
— Ну что же, давайте попробуем вам помочь.
Академик позвонил по телефону в Институт металлургии, коротко рассказал о силикальците, предупредил, что он видит в нем проблему большой важности, просил помочь Лехту и его сотрудникам.
— Вот так, — сказал он, — приходят два незнакомых человека и приносят в портфеле революцию в технике.
Он встал и, уже прощаясь с ними, спросил:
— Сколько же силикальцитных домиков вы построили?
— Больше тысячи.
— И они не хуже железобетонных?
— Конечно. И мы обходимся без цемента.
— В том-то и дело. Что же вы собираетесь делать с цементными заводами? — улыбнулся академик. — Представляю себе, как вас клюют наши цементные боги.
Лехт вспомнил о Долгине, но ничего не сказал о нем.
— Ничего не поделаешь, они отдали цементу всю жизнь. Мы их понимаем, — сказал Лехт, продолжая думать о Долгине.
— В том-то и состоит мужество ученого — уступить место новому, вовремя уступить. Но боги не любят признавать, что они всего-навсего простые смертные. Так что не отступайте. Если нужно — ниспровергайте и богов. Желаю вам успеха. И напишите мне, пожалуйста, какие они будут, эти успехи ваши, — сказал академик и проводил их до дверей.
— Мы были у него час, — сказал Лехт, когда они вышли на Ленинский проспект.
Вскоре они уже были в Институте металлургии. И с этого дня у колыбели их скромной и, в сущности, очень простой машины встала Большая Наука.
Вице-президент так и не узнал о разговоре Долгина с Лехтом, но в тот момент он защитил Лехта и его дело от долгиных в самом широком смысле этого понятия. «Если нужно — ниспровергайте и богов». Это Лехт запомнил на всю жизнь.
Впрочем, Долгин уже не был для него научным богом. По-человечески Лехт даже понимал его: слава, авторитет, как будто навсегда установившаяся научная репутация — от всего этого отказаться, более того — добровольно отказаться? Нет, это слишком трудно. К тому же он не один — ученики и ассистенты, помощники и коллеги, в той или иной степени зависящие от Долгина, — все они поддерживают своего патриарха.
Долгин был когда-то передовым ученым, он пробился к научному Олимпу ценой серьезных научных исследований. Его авторитет нельзя было назвать дутым. Но наступил момент, когда от его слова зависела судьба того или иного молодого ученого, той или иной диссертации.
За последние годы эта монополия на справедливость, на непререкаемую истину, на безошибочное суждение начала исчезать. Но Долгин судорожно цеплялся за нее, сохранял внешний вид преуспевающего пророка. Появлялся в президиумах деловых и торжественных собраний, заседал в коллегиях различных комитетов — судил, рядил, влиял…
И в этот-то момент появился Лехт с его силикальцитом, с его независимыми суждениями, острым умом, талантливыми исследованиями. От него отмахнуться было уже нельзя. Интерес к его изобретению все вырастал.
Долгин пытался пристроиться к новому делу, конечно, на правах главы, вершителя судеб. Лехт отверг великодушное предложение Долгина. И началась безжалостная, хоть и бескровная битва.