— Или изобретение?
— Допустим. Но теперь мы уже начинаем соревноваться и с итальянцами, и с японцами, и с американцами… Это мирное, очень благородное соревнование. Мы стоим теперь не очень далеко друг от друга. А стартовый пистолет уже прозвучал. И соревнуемся мы не с любителями в технике, а с мастерами высокой технической культуры.
Вот где должны с особой силой проявиться все преимущества нашего общества.
И снова путешествие в будущее или «по дороге за горизонт», как говорил Лехт. Все с трудом поспевают за его расчетами, за его фантазией. Теперь уже никто не сможет остановить то новое дело, которому они отдали все послевоенные годы. Лехт уже видел большой научный центр. Да, да — вблизи шоссе Мяннику, в Таллине должен вырасти такой центр, комплекс лабораторий, который будет открывать все новые и новые тайны в силикальците. И уж конечно никому не уступит первенства — ни итальянцам, ни японцам, ни американцам. Стартовый пистолет прозвучал, и надо идти, нет, не идти, а бежать, сберегая силы и дыхание, не увлекаясь, но и не задерживаясь. Как всегда, Лехт был во власти своей одержимости.
Ночью он разбудил Ванаса, уговаривал его никуда больше не ездить, спрятаться в лаборатории, и пусть все наконец поймут, что они находятся в начале пути. «Алло, алло, — кричал на весь дом Лехт, — в восемь утра встретимся в институте. Алло, алло, спокойной ночи, Лейгер».
Уже начинался рассвет, но Лехт не мог уснуть. Он был возбужден и звонил своим помощникам, просил их подумать о том и о том-то, к восьми утра прийти в институт с новыми идеями.
Вся многообразная человеческая жизнь, все заблуждения и прозрения, все страсти и увлечения, благородство и подлость, честь и бесчестие, величие и низость — словом, все, с чем Лехт сталкивался, имело для него только один смысл, одно-единственное мерило — силикальцит. Все поддерживающие силикальцит — хорошие люди, все даже сомневающиеся в нем — плохие, дурные, а чаще всего — просто глупые. Такая точка зрения на людей и окружающую жизнь порой отталкивала от него даже сторонников, но чаще — привлекала своей одержимостью, фанатичностью. «Изобретателей не любят, — думал он, — они раздражают людей с так называемым широким кругозором, раздражают своей сосредоточенностью, своей страстной увлеченностью, нежеланием и неумением понимать и даже слушать то, что выходит за пределы изобретения. Я сам иногда чувствую, что становлюсь назойливым, неприятным, отталкивающим. Всем надоевшим просителем. Нежеланным посетителем. Все это так. Но уйти я не могу. Пусть думают обо мне что угодно — я вижу только свое дело и помехи на его пути. Конечно, это не легкий путь, но именно он привел нас к победе».
С этими мыслями он заснул.
Часть вторая
Глава первая
У каждого изобретателя, даже не претендующего на крупные открытия, есть и друзья и недруги. Это кажется естественным. Не все могут сразу понять и оценить новое. Особенно когда речь идет о сложных проблемах техники. Или — науки. Или — новых явлениях природы, впервые разгаданных. Но вся беда в том, что друзья только сочувствуют изобретателю, по мере сил своих помогают ему. А вот недруги — они всегда или почти всегда активны, напористы, бесцеремонны, не жалеют ни энергии, ни сил, ни времени для борьбы с тем, кто, по их мнению, покушается на установившийся и вполне устраивающий их порядок.
Так случилось и с Лехтом.
К тому времени, когда он и его друзья считали, что бой выигран, собрались с силами и начали действовать недруги силикальцита и его изобретателя. И их научными идеологами, лидерами по-прежнему были Алексей Иванович Долгин и Михаил Борисович Королев.
Конечно, и до этого Лехт сталкивался с их противодействием, когда возникал разговор о более широком промышленном использовании силикальцита или о более разносторонней программе его исследований.
Но за последнее время они с молчаливой сдержанностью и удивлением, даже с растерянностью наблюдали, как Лехт неумолимо движется к «пьедесталу славы». А Петр Петрович Шилин — тот вообще готов был пересесть на лехтовскую тележку. «Ведь расстояние между нами и Лехтом все больше и больше увеличивается, как бы успеть вскочить на эту тележку», — не без цинизма говорил Шилин. Однако очень скоро ему пришлось пожалеть об этой своей опрометчивой фразе. «Не торопитесь, Петенька, — предупредил его Долгин, — может случиться, что вы окажетесь между тележками — это опасно!» И все вновь увидели Шилина, сопровождающего Долгина и Королева на симпозиумах, тогда только входивших в моду (хоть многие по простоте душевной и не понимали разницы между симпозиумами и обычными научными семинарами). Своим острым, никогда не подводившим его нюхом Шилин уловил перемену в настроении своего патрона — то он посылал своих ассистентов на силикальцитные заводы, то требовал очередные статьи Лехта, то просиживал целыми днями с Королевым — в это время Долгин уже никого не принимал. Его секретарь неизменно отвечал: готовится к докладу. И как ни тяжело было Шилину отказаться от мысли о возможных поездках в Рим, Токио, Вену, даже в Бразилию — пришлось нарушить возникший контакт с Лехтом. При этом он не преминул подчеркнуть, что его новая должность — главного специалиста по бесцементным бетонам — требует от него постоянного общения и с Лехтом, и с Долгиным, и с Королевым. И уехал на всю неделю в Институт силикатобетона — именно с ним была связана научная деятельность всеми уважаемых профессоров Алексея Ивановича Долгина и Михаила Борисовича Королева.