Петр Петрович Шилин не был исключением. Он был превосходным исполнителем, никогда не выступал с докладами, почти всегда — с содокладами. Делал это умело. Он был хорошим оратором, но сдерживал себя, чтобы не выходить за рамки научной аргументации. Он все чаще и чаще обращался к своим папкам, которые держал перед собой, цитировал чьи-то мысли, оглашал результаты анализов, сравнительных расчетов — словом, оперировал большим количеством научной информации.
Ванас слушал этот громкий, даже слишком громкий для этой аудитории, командный голос и все время возвращался к разговору с Шилиным в первый же день его приезда в Таллин.
Шилин пришел к Ванасу в лабораторию, чтобы отдать «дань восхищения», как он выразился, его мужеству, силе воли, с которой он победил свою тяжелую болезнь. Ванас не любил об этом говорить даже с очень близкими людьми, и напоминание Шилина его покоробило. На лице его появилась болезненная гримаса, будто его ударили, он сжался, опустил голову и ничего не ответил. А Шилин, приписав это скромности Ванаса («все герои скромны»), продолжал говорить о том уважении, которое он питает к людям мужественным и, конечно, к Ванасу.
— Вы, кажется, во время войны были офицером? — перебил его Ванас.
— Да.
— В какой дивизии?
— В самой прославленной — дивизия Панфилова, — не без гордости ответил Шилин.
— Под Москвой?
— Да, под Москвой. Потом был ранен. А после госпиталя снова вернулся в эту же дивизию. И всю войну уж конечно с нею.
— Интересно, — сказал Ванас, — это дивизия с большими и прекрасными традициями.
— Большими и героическими, — подчеркнул Шилин.
— Конечно, с героическими, — согласился Ванас.
Потом добавил:
— Я хотел бы рассказать вам одну историю, тоже героическую.
Шилин кивнул головой, закурил и устроился на табуретке перед столом Ванаса.
— У меня есть друг, юрист, он живет теперь в Ленинграде. Во время войны он в чине капитана юридической службы был в военной прокуратуре армии. Однажды командующий армией — человек крутой, а порой и несдержанный — предал суду командира полка. По мнению командующего, генерал-лейтенанта, этот командир полка — подполковник — неумело атаковал врага, два дня бился с его превосходящими силами и в результате — большие потери. Даже слишком большие. Командующий передал дело в трибунал, и подполковнику грозил расстрел. Вы лучше меня знаете — время было суровое, и законы были суровые. И вот, мой друг капитан Смирнов был послан в полк для подготовки и оформления всего дела. Он приехал к подполковнику, выслушал его показания, вместо одного дня, который был ему дан на все дело, он пробыл в разбитом полку неделю и убедился, что подполковник, командир полка, подлежит не расстрелу, а награждению. Дело в том, что полк оказался на направлении сильного удара врага и выдержал то, что предназначалось всей армии. Иначе говоря, своим героизмом и своими потерями он не предал армию, как утверждал командующий, а спас ее. Как должен был поступить капитан Смирнов?
Ванас посмотрел на Шилина, уже начинавшего догадываться, к чему клонит его собеседник.
— Доложить командующему, — ответил Шилин.
— Так он и поступил. И спас человека, дело, а главное — справедливость. Хоть капитану Смирнову очень трудно было доказать, что прав он, капитан, а не генерал-лейтенант. Во время войны, когда человеческая жизнь не так уж дорога. Сперва его самого хотели судить, вместе с подполковником. Но потом вмешался член Военного совета — и справедливость восторжествовала. Добавлю, Петр Петрович, что мой друг Смирнов награжден за это орденом Красного Знамени, а подполковник (теперь он уже генерал-полковник) — орденом Ленина. И, конечно, все его офицеры и солдаты. Теперь поступок Смирнова назвали бы принципиальностью, а я бы сказал — это порядочность.
— Так, — произнес Шилин после минуты молчания, — кто же здесь, в институте, капитан Смирнов?
— Вы, Петр Петрович.
— Разве в институте кто-то предан суду и нуждается в моей помощи? — с наивной улыбкой спросил Шилин.