Наступает пауза, когда я сажусь за свой стол. Я открываю ноутбук и просматриваю записи с камер наблюдения, сразу же идентифицируя ее. Я мог бы выделить ее среди тысяч других. Она сидит на веранде с Софией, все еще в моей рубашке. Ее длинные ноги вытянуты перед собой, впитывая последние послеполуденные лучи. Незнакомое ощущение поселяется в моей груди. Я хочу, чтобы эти ноги обвились вокруг меня, когда зайдет солнце сегодня вечером, и снова первым делом завтра, и на следующий день, и на следующий…
Джозеп подходит, чтобы встать перед столом.
— Ты собираешься рассказать ей о Петрове?
— Еще нет.
Джозеп выгибает брови, глядя на меня. Он слышал яростные протесты Ив в самолете. У него было место в первом ряду. Она больше не хочет, чтобы ее держали в неведении, но у нее нет выбора. Единственный способ справиться с моей виной — это оградить ее от правды о нашей операции до тех пор, пока я не разберусь с этим должным образом.
— Я серьезно, Джозеп. Держи рот на замке, пока я не скажу иначе.
— Это твой выбор, — пожимает он плечами.
Чертовски верно. Джозеп этого не одобряет, но решения здесь принимаю я, а не он.
— Если мы закончили, тогда я возвращаюсь на базу, — он направляется к двери. — Увидимся завтра.
Есть еще одна вещь, но это может подождать. Разоблачение Иванова требует поездки в Бухарест. Для путешествия туда нужна подготовка и база, команда, высланная заранее, конспиративные квартиры и подкупленные чиновники. Список является исчерпывающим, но необходимым. Я не могу показываться в Румынии больше, чем в США. Одно отличие. В Восточной Европе решают деньги. Моя анонимность там имеет свою цену, которую я готов заплатить.
Тишина повисает в моем кабинете. Долгое время я сижу и смотрю на океан. В эти дни я стараюсь не думать слишком много о чем-то другом, кроме Ив. Мысли приходят с опасными оговорками, такими как сожаление. Трещины от моих кошмаров, эти маленькие бреши в моей защите, начинают проникать в мою повседневность, и мне нужно подвести итоги и перестроиться.
Но сегодня я не могу остановить это. Нахождение рядом с Ив всегда делает все более четким. Неохотно я думаю о маленькой девочке, которую подвел. О семье, которая предала меня. О причинах и следствиях. О преступлениях, которые совершил. Но больше всего думаю о прекрасном темноволосом ангеле, который так отчаянно хочет предложить мне спасение, которое я никогда не смогу найти.
Глава 10
Ив
— Что бы ни случилось… какая бы печаль ни наполняла ваше сердце, вы не должны винить себя в его смерти, сеньорита.
Я смотрю в мягкие карие глаза Софии и ловлю себя на том, что хочу верить ей всем сердцем, но в то же время чувствую, как мертвый груз давит на мои легкие. В своей собственной милой манере она заставляет меня противостоять боли, которую я сдерживала, точно так же, как присутствие Данте заставляет меня противостоять своей совести.
Не могу перестать думать о Мануэле и о том, как он умер, сраженный градом пуль. Наш друг и мой телохранитель умер насильственной смертью, защищая мою жизнь, и это первый раз, когда мне разрешили поговорить о нем.
Было ли тело возвращено его родителям в Колумбию?
Был ли он оплакан?
— Я могла бы остановить это, София. Если бы только я поняла это раньше. Я могла бы помешать Эмилио открыть ту дверь… — я заканчиваю рыданием, не в силах больше сдерживать свои слезы.
— Нет, нет, тише, моя принцесса, — София выглядит опустошенной из-за того, что вызвала во мне такое горе. Она придвигает свой стул ближе и берет мои руки в свои. — Мануэль не был мальчиком, сеньорита. Он был мужчиной, который сделал свой выбор. Он решил работать с сеньором Данте и пойти на риск. Для него было такой честью, что ему поручили заботу о вас… Единственной большой любви его начальника…
— Данте меня не любит, — говорю я быстро.
Она смеется, как будто я сказала что-то безумное.
— То, что мужчина хранит в своем сердце, и то, что он предпочитает раскрывать, не всегда… как вы говорите по-английски… синхронизировано?
— Нет, не любит, София. Я ничего не выдумываю.
Ее улыбка начинает угасать.
— Как вы можете быть так уверена?
Он не знает как.
— София! — резкость в голосе Данте заставляет нас обоих вздрогнуть.
Он входит на веранду, его карие глаза суровы и безжалостны. Его не было несколько часов. На его лице появилась пустота, которой раньше не было. Я смотрю, как он оценивает наши объятия, мой измученный вид, черные дорожки от слез с примесью туши на моих щеках. Он осушает напиток, который держит в руке, одним глотком.