— И белая футболка, — добавляет он, бросая ее в мою сторону из дверного проема гардеробной. — Ты все еще мой ангел, независимо от того, насколько грязно тебе нравится трахаться.
Я краснею и отвожу взгляд.
Как я должна на это реагировать?
— О, нет, ты этого не сделаешь, — ухмыляется Данте, обхватывая меня руками за талию и притягивая вплотную к своему телу. — Ты заслужила это, так с достоинством носи. Хорошие девочки из среднего класса — самое опьяняющее противоречие… Ваша добродетель опровергает весь этот бушующий внутри сексуальный конфликт. Вы всегда были самыми грязными девчонками в кампусе.
— Парни из колледжа ничем не отличались, — огрызаюсь я в ответ. — Ты забываешь, что я тоже ходила на свидания.
— Ах да, придурки, которые попробовали моего ангела раньше меня, — зловеще рычит он. — Напомни мне, почему я до сих пор их не убил?
— Не шути, — говорю я, вырываясь из его объятий. — Ты больше не убиваешь невинных, помнишь?
— Разве нет? — лениво растягивает он. — Как это неосмотрительно с моей стороны. Когда я успел превратиться в такого святошу?
— Почему ты поступил в Северо-Западный университет? — спрашиваю я, быстро меняя тему. Почему-то мне легче принимать его бизнес, если я думаю, что он избавляет мир от зла, а не является его причиной.
— Мне нравится Чикаго, — он пожимает плечами.
— Это значит… Это очаг организованной преступности, верно?
Он самый умный человек, которого я когда-либо встречала, но не могу представить его студентом.
— Я повернулся спиной к своей семье, когда мне было девятнадцать. Старый друг тайно переправил меня в Штаты, дал мне новое удостоверение личности, и я уговорил себя поступить в колледж.
Итак, значит, когда-то давным-давно он знал разницу между добром и злом. Когда-то давным-давно он чувствовал это достаточно сильно, чтобы сесть в самолет и убежать.
— В такое место, как Северо-Западный, просто так не пробьешься, Данте.
— Все возможно, если леди из приемной комиссии нравится…
— Я не хочу знать, — визжу, поднимая руку.
Данте обладает навыками в постели, позволяющими превратить любое «нет» в «да», за исключением тех случаев, когда речь заходит о его предложении руки и сердца.
— Как долго ты учился?
— Я продержался год. Давай просто скажем, что у меня закончились доступные женщины для траха.
Сейчас он просто издевается надо мной. Он раздвигает границы моей ревности. Он бы сошел с ума, если бы я поступила с ним также, но Данте помешан на двойных стандартах.
— А потом ты записался в армию США?
— Прекрати, Ив, — стонет он. — Ты безжалостна.
— Я не забыла о медалях, которые нашла в твоем бункере в прошлом году, — говорю, печально улыбаясь ему. Там были некоторые из высших военных наград, присужденных моим правительством.
«Также я не забыла о твоей дочери».
— Опять ты за свое?
— Расскажи мне.
— Спецназ, — вздыхает он.
— Спецназ?
— Они выяснили, насколько хорошо я владею оружием, — добавляет он, мерзко ухмыляясь.
Я открываю рот, чтобы продолжить, но он уничтожает эту нить разговора между нами поцелуем. Давление его губ усиливается. Я обнаруживаю, что растворяюсь в его объятиях, когда языком он проникает между моими зубами, чтобы подарить самый томный и чувственный из поцелуев.
— Мой любознательный ангел, — бормочет он. — Всегда так торопишься с ответами.
— Всегда так спешу узнать побольше о мужчине, которого люблю.
Клянусь, я чувствую, как он дрожит всем телом, когда я произношу эти слова, и не в хорошем смысле.
— О, ты сделаешь это. Однажды узнаешь все грязные подробности. Только тогда ты поймешь, какой я на самом деле дьявол.
— Я не могу изменить мрак в твоем прошлом, Данте, но могу попытаться сделать будущее немного светлее.
— Ты уже это делаешь, — он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня. — Ты и я до самого конца, мой ангел… Всегда.
Глава 20
Данте
Сегодня день разоблачения. День, когда опустятся стальные ставни вокруг моего сердца. День, когда я наконец признаюсь себе, что не могу держать свои чертовы руки подальше от этой женщины.
Ее кожа сияет от крема от загара, когда мы рука об руку подходим к моему джипу. При каждом удобном случае я лижу, трогаю, пробую на вкус; борюсь с желанием упасть на колени и поклоняться ей снова и снова. Я живу, чтобы слышать тихие стоны, которые она издает, когда кончает; то, как поджимаются ее пальчики, когда она вдавливает пятки в матрас, когда я дразню ее, минуя точку невозврата. Взгляд, которым она смотрит на меня, когда я засовываю весь свой член ей в рот, будто я единственный мужчина на свете, который может вытрахать из нее всю эту гадость.