— Тревогу объявили, а Юрий в штаб не явился.
Акулина Григорьевна нахмурилась.
— Как так не явился! Ты что говоришь, одумайся! Тревога — не пустяк. Может, опять кто на нашу землю позарился, а он в парках променады устраивает. Куда годится! Какой он после этого офицер советский!
— Любит он меня…
— Э, сердечная, — рассердилась Акулина Григорьевна. — Он тебя любит, другой — другую. А службу кто нести будет? Нет, Олена, и слышать не хочу.
— Я виновата.
— Твоя вина — девичья, а его — солдатская. И толковать нечего. Иди спать лучше.
— Страшно, бабушка. Гроза какая.
— Да, застанет в поле или в лесу — натерпишься. Воробьиная ночь. Я, когда молодой была, — любила в такую ночь у окошка сидеть. Известно, в молодости все хорошо.
— Хочу я тебя, бабушка, спросить, что ты думаешь о Леониде?
— Задала задачу, — насупилась Акулина Григорьевна.
— Только правду говори, бабушка.
— Ну, коли правду хочешь, — изволь. Не лежит у меня к нему сердце — да и только. Нет к нему моего расположения.
— А он, может, мужем моим будет…
— Твоя на то воля. Только я по-простому, по-деревенски скажу: смотри, тебе жить!
XX
Подразделения полка построены, но стоят «вольно», ждут дальнейших распоряжений. Командиры взводов первого стрелкового батальона столпились у штабной машины. Все обеспокоены:
— Куда он запропастился?
— Всегда был как штык.
— Почему опаздывает?
Щуров усмехнулся:
— Простые смертные опаздывают, а Верховцев, как начальство, — задерживается!
Подошел Кареев, он даже побледнел от волнения:
— Просто ума не приложу. Всегда в двенадцать был дома, а тут — как назло. Непонятно!
— Все мы виноваты, и я больше других, — с покаянной миной заметил Щуров. — Так и генералу надо доложить: поблажки ему делали.
— Какие поблажки? — нахмурился Кареев. — Ты же сам прекрасно знаешь, что Верховцев — офицер дисциплинированный.
Щуров махнул рукой:
— Напоказ все было. Для виду. Я и раньше замечал, но к моим словам не прислушивались. А теперь позор на всю роту падает.
— Ты серьезно? Не ожидал!
— Ты думаешь, я не переживаю, — со слезой в голосе продолжал Щуров. — Переживаю, и еще как. Рота — моя! Но нельзя из-за чувства ложного товарищества оправдывать Верховцева. Подвел он полк, роту нашу подвел. Мы, фронтовики, прямо правде в глаза смотрим.
— Я уверен, что только несчастье помешало Верховцеву явиться по тревоге. У меня предчувствие: с ним что-то случилось.
— Дорогой мой, — пожал плечами Щуров, — но это же мистика. А ты факты бери, факты. Верховцев нарушил приказ командира дивизии, не был на квартире после двенадцати часов. Это раз. Не явился по тревоге, совершил проступок. Это два. Все ясно!
Стоявший молча в стороне командир батальона майор Казарчиков не выдержал:
— Уж больно быстро вы, товарищ капитан, по полочкам разложили. Как прокурор.
— Натерпелся я с ним, товарищ майор. Вам, начальству, не все видно, да и нет времени в мелочи входить, а мне каждый день с ним возиться приходится.
Кареев вышел из себя:
— Зачем вы так, товарищ Щуров? Разве не Верховцев подтянул взвод!
— Вы по-приятельски его выгораживаете, а я правду в глаза говорю. За это меня некоторые и недолюбливают. Сами подумайте, как теперь будем с солдат дисциплину спрашивать, если командир взвода — первый нарушитель? Интересы службы должны быть дороже всего!
— Перестаньте, товарищи, спорить, не время, — вмешался Казарчиков. — Лучше скажите, кто видел Верховцева последним?
— Весь спектакль в пятом ряду сидел, а куда потом отправился — не знаю, — развел руками Щуров. — Загулял, видно, от радости.
Из темноты выкрикнул, судя по тембру, старшинский голос:
— Лейтенанта Кареева к полковнику Бочарову!
Заместителя командира полка по политической части Михаил нашел у гаражей. Бочаров спросил отрывисто:
— Пришел?
— Все еще нет.
— Где он может быть?
Кареев на мгновение заколебался. Может быть, он с Леной? Но как сказать? Не прозвучит ли сплетней, доносом? Смутившись, проговорил:
— Не знаю, товарищ гвардии полковник!
— Вы ясно представляете себе, какой оборот принимает эта история?
— Может быть, он… — начал Кареев и замолчал. Повторил упавшим голосом: — Я не знаю, где лейтенант Верховцев.
— Идите! — сердито буркнул Бочаров и отвернулся.
Кареева нагнал запыхавшийся, с пляшущими на носу очками Веточкин. Жарко зашептал на ухо: