— Не смей так говорить о моих друзьях!
— Ты вздумал повышать голос? С каких пор! — раскричалась и Нелли. — Если бы не Верховцев, то твой взвод занял бы первое место. Ты бы мог стать командиром роты…
— Опять ты за свое! Сколько раз я тебя просил не вмешиваться в мои служебные дела.
— Буду, буду, раз ты сам не можешь за себя постоять. Очень рада, что Верховцев споткнулся…
— Дура! Понимаешь ли ты, что на всю роту ложится пятно!
Никогда еще Нелли не видела своего тихого и выдержанного мужа в таком состоянии, никогда он не говорил с ней так грубо и резко. И испугалась: она наделала глупостей, стала участницей грязной интриги. Робко проговорила:
— Прости меня, Миша!
Но Кареев уже не слушал ее.
— Я знал, что ты праздная, легкомысленная, но я никогда не думал, что ты способна участвовать в таких гадостях. Хватит! Знать тебя больше не хочу! Все! — И, уходя, в сердцах так хлопнул дверью, словно подорвал гранатой свою семейную жизнь.
Пораженная, с минуту стояла Нелли посередине комнаты, еще не веря в то, что произошло. С криком бросилась за мужем:
— Мишенька! Куда ты? Миша!
В открытую дверь влетел ночной ветер, за дверью — мокрая пустота…
Страшно одной в квартире. Нелли бесцельно ходит вокруг стола, переставляет посуду, передвигает стулья… Виновата! Виновата перед Мишей, перед Юрием! И перед Леной! Леночкой! И, набросив на голову платок, выбежала на улицу.
XXII
В полутемной столовой в кресле сидит Акулина Григорьевна. Рядом, положив голову на колени бабушке, пристроилась Лена.
Акулина Григорьевна рассказывает:
— Воин для меня — святое слово! Дед твой, Иван Петрович, царство ему небесное, солдатом был. В пятнадцатом году его на Карпатах убило. Осталась я с тремя ребятишками на руках. Солдаткой меня в ту пору звали. Всего довелось испытать. Да пришла Советская власть, помогла сынов вырастить. Хороших сынов. Жить бы, радоваться. А тут опять война началась. Благословила я материнским словом сынов, на фронт проводила. Стали звать меня солдатской матерью. Два сына не вернулись с войны, положили свои головы. Такая, знать, наша материнская доля. Вот, доживаю я уже, а внуков нет. Одна ты у меня, внучка… И такого я тебе мужа желаю, чтобы как орел был, отцу твоему и деду под стать. Тогда и род наш не кончится, в правнуках и моя кровь жить будет.
— Бабушка, моя милая, — обнимает Лена Акулину Григорьевну. — Солдатская мать моя родная. Дай я морщинки твои поцелую.
Нервно зазвонил звонок в передней.
— Кто так поздно? — со вздохом поднялась Акулина Григорьевна.
Вошла Нелли.
— Леночка, несчастье, — бросилась она к подруге. — Я, я во всем виновата.
— При чем ты?
— Я помогала камень подкладывать.
— Какой камень?
— Щуров все подстроил. Щуров.
— Щуров… камень… ничего не понимаю, — и Лена трясет подругу за плечи. — Что ты говоришь? Ты только подумай, что ты говоришь!
А Нелли сбивчиво твердит:
— Щуров хотел, чтобы Юрий сорвался. И я хотела. Как гадко! Как гадко!
Лена пристально смотрит в окно. А за окном — дождь. Крупные капли быстро, обгоняя друг друга, бегут по черному стеклу. Нелли со страхом шепчет:
— Лена, почему ты молчишь? Что с тобой? Ты презираешь меня? — И заплакала.
— Успокойся, я больше всех виновата.
— Дома у меня как в гробу. С Мишей поссорились. Не была я раньше такой. Училась. Работала. А последний год словно в тину погружалась. Стыдно как! Мне страшно одной, Леночка! Я у тебя останусь ночевать. Можно?
— Иди ложись.
— А ты на меня не сердишься? — спросила совсем уж по-детски.
— Спи спокойно.
…Спит Акулина Григорьевна, ворочаясь и вздыхая. Притихла, по-кошачьи свернувшись в комочек на Лениной кровати, Нелли. Порой она вздрагивает во сне и чуть ли не к подбородку подтягивает колени.
А Лена все бродит по комнатам, прислушивается к каждому шороху: когда же наконец вернется отец?
Как все было весело и легко! Мимолетные встречи, разговоры… Она не хотела его любви. Просто приятно было чувствовать на себе влюбленные, восхищенные взгляды… Она не хотела ему зла. А как все обернулось. Что же теперь? Выговор? Гауптвахта? Трибунал? А может быть, он… Нет, этого не может быть!
Орлов тяжело вошел в переднюю, расстегнул ставший тугим ворот кителя. Лена бросилась к отцу:
— Что с ним?
— Явился с опозданием. Как ты посмела назначать свидание среди ночи! Я не вмешивался в твои личные дела, Елена. Но вопрос слишком серьезный и для него, и для тебя. Что у вас произошло?