— Я сказала Юрию… сказала… что люблю другого.
— Другого? А ты любишь другого? Выдумки. Театр!
Лена не выдержала. Вся эта беспокойная ночь, волнения — и она зарыдала:
— Что вы, сговорились мучить меня сегодня!
Отходчиво отцовское сердце. Орлов подошел к плачущей дочери, положил руку на ее растрепанную голову:
— Не плачь. Раз решила…
— Если бы я была уверена, что правильно решила, — не вытирая слез, прошептала Лена. — Как мне быть? Что делать?
— Нехорошо получилась.
Лена посмотрела на отца заплаканными испуганными глазами.
— Папочка! Вдруг мне без Юрия и жить нельзя будет? А я его навсегда оттолкнула?
Снова звонок в передней. Лена вздрогнула:
— Кто это? Может быть…
Вошел Бочаров.
— Вижу в окнах свет — не спят.
— Какой тут сон, — с горечью проговорил Орлов.
— И Лена не спит. Нехорошо. Пора спать. Рассвет скоро.
— Иди, Леночка, к себе, — Орлов поцеловал дочь в лоб.
Невеселое молчание установилось в кабинете. Бочаров листает «Огонек», Орлов не мигая смотрит на белые раскаленные волоски настольной лампы. Вздохнул:
— Неприглядная история! А ведь все шло нормально. С работой справлялся, благодарность заслужил. Можно было и на командира роты готовить. И вот — на тебе — авария!
— Не авария, а любовь!
— При чем тут любовь? Расхлябанность, потеря чувства ответственности, вот и все!.
— И любовь!
Орлов вспылил:
— Любовь! Любовь! Чепуха! Слюнтяйство одно. Мне странно, что ты, полковник, военный человек, а сбиваешься на дешевую сентиментальность.
— Нет, это любовь, и ты обязан ею заниматься.
— Ну, ты меня извини, Василий Васильевич. Любовью не занимался и заниматься не буду. Довольно с меня огневой, тактической и других подготовок. Голова и так кругом идет ото всех дел.
— Все же любовью будешь заниматься!
Орлов, прищурясь, посмотрел на Бочарова:
— Ты серьезно?
— Вполне. Кому же ею и заниматься, как не тебе — командиру полка, и не мне, твоему заместителю по политической части?
— Шутишь ты, и довольно неумело.
— Совсем не шучу. — Бочаров отложил в сторону «Огонек». — Давай поговорим серьезно. И не только о Верховцеве. Верховцев — случай, частность, а я хочу поговорить о типичном. Представь себе такую картину: молодой неженатый лейтенант прибывает в полк. Как складывается его служба, жизнь? Шесть дней в неделю работа, и какая работа — сам знаешь — от подъема до отбоя. Приходит воскресенье — а тут дежурство, кросс, соревнование, наряд — и нет дня отдыха. И так из месяца в месяц. А годы идут. Парню жениться надо, а на ком? Вот и выскакивает такой офицер в отпуск, хватает, что называется с ходу, первую подвернувшуюся кралю, как раньше говорилось, без роду-племени, и везет в часть, дескать, жена, подруга жизни. А что получается — история известная: или развод, тяжба, персональное дело, или всю жизнь мается бедняга с какой-нибудь стервой.
— Не пойму, к чему ты говоришь? — пожал плечами Орлов. — Какое это имеет отношение к сегодняшнему происшествию?
— Самое прямое и к сегодняшнему. Речь идет о том, что мы, старшие офицеры полка, вопросы брака, личной жизни подчиненных не можем считать областью, уставами не предусмотренной.
— Тебя послушать, так я должен быть не командиром полка, а гвардии свахой.
— Не иронизируй. Насколько я знаю, и в твоей жизни неудачная любовь сыграла не последнюю роль…
Напрасно в пылу полемики заговорил об этом Бочаров. Чуткий он человек, деликатный, а вот сорвалось неосторожное слово — хоть и спохватился, да уж поздно. Орлов поморщился, замолчал, ломая спички, зажигал и не мог зажечь папиросу…
…Любовь! Сколько лет он гнал от себя это коварное слово. Он презирал и боялся его. Не оно ли в ту страшную ночь отняло самое дорогое, опустошило его жизнь.
Зина пришла после часу ночи. Никогда еще так поздно она не возвращалась домой. Поджидая жену, он просматривал конспекты по политической экономии: завтра с утра семинар.
Леночка спокойно спала в своей беленькой кроватке, обняв плюшевого мишку.
Зина подошла к столу в шляпе, в пальто, даже боты не сняла. В ее лице, в глазах, в уголках рта было что-то новое, тревожащее. Сказала тихо, но так, что и комната, и дом, и весь мир содрогнулись:
— Петр! Я люблю другого. Я ухожу к нему!
С той ночи он ненавидел, презирал, боялся слова «любовь». Пусть досужие писаки сочиняют романы и стишки о любви, превозносят ее как неземное, возвышенное, благородное чувство. Что благородного в чувстве, которое отняло у него жену, а у Леночки — мать!