— Хорошо, товарищ полковник. Прошу передать благодарность всем принимавшим участие в выполнении задания. Кого следует отметить в приказе? Товарищ майор, запишите.
Адъютант генерала вынул блокнот.
— Прежде всего гвардии старшину сверхсрочной службы Подопригору…
— Знаю, знаю, — улыбнулся Гусев. — Отличный воин! Дальше.
— Ефрейтора Сущева, рядовых Москалева, Терехова…
— Хорошо! А офицера забыли? Командир взвода с ними был?
— Был. Отлично действовал. Проявил оперативность, распорядительность и личную отвагу.
— С него и надо было начинать. Как фамилия?
— Верховцев!
Гусев нахмурился, словно не расслышал. Бочаров повторил:
— Командир взвода лейтенант Верховцев!
Генерал недовольно поморщился:
— Верховцев? Отставить!
Адъютант жирной чертой вычеркнул фамилию Верховцева из своего блокнота.
XXVII
Гвардии старшина сверхсрочной службы Тарас Филиппович Подопригора после долгих раздумий, сомнений и колебаний собрался поехать в отпуск на родину. И тут произошел прискорбный казус. Еще не были как положено оформлены проездные документы, еще новенький, приобретенный в лавке военторга и пахнущий клеем фибровый чемодан был пуст, а уже пополз ядовитый, неизвестно кем пущенный слушок:
— Подопригора едет жениться!
Самое досадное было в том, что зловредная сплетня заключала в себе истину. Не один год тайно приглядывался Тарас к увивающимся вокруг полка девчатам, но ни на ком не мог остановить свой требовательный взгляд. Та вертлява, как собачий хвост, другая неряха и болтунья, третья слишком уж неказиста на вид, чтобы стать женой гвардии старшины.
Такая привередливость Тараса объяснялась тем, что в душе его с самых детских лег жили незабвенные образы чернооких и чернобровых красавиц, какими на всю Полтавщину славилась родная Григоровка.
Гарной была в молодости и мать Тараса. Закрой глаза — и снова увидишь ее лицо, услышишь единственный на земле голос:
В такие минуты расчувствовавшийся гвардии старшина сам начинал напевать:
Нет, видно, только там, на берегах Сулы и Псёла, есть девчата, что, как пасха, в цветах и лентах идут по земле, голоса их звенят, как голубые криницы в зеленом гаю, от одного взгляда карих глаз сердце замирает, как перед ночной атакой.
Никому ни словом, ни полсловом не обмолвился Тарас о своих тайных мечтах, а поди ж ты, все пронюхали, бисовы хлопцы. Недаром Москалев с самым невинным видом подошел строго по-уставному («товарищ гвардии старшина, разрешите обратиться») и, получив разрешение, простодушно спросил:
— Говорят, на Украине есть весьма поучительная пьеса «Сватанье на Гончаривци». Нельзя ли узнать, в чем основной идейный смысл и актуальное значение этого произведения в современных исторических условиях? — и смотрит на помкомвзвода девой непорочной.
Конечно, Подопригора немедленно повернул солдата на все сто восемьдесят градусов и бегом отправил на кухню. Но сделать уже ничего нельзя было, полк знал:
— Подопригора едет жениться!
Все это смущало и сердило старшину. Лишь сев в поезд, он вздохнул с облегчением, спокойнее стал вспоминать пересуды, вызванные его отпуском. Даже о коварном Москалеве думал без всякой злобы: «Бидовый хлопец, ухналь ему в мягке мисце. Будет сержантом, шельмец».
В Москве у Подопригоры была пересадка, и он, сдав чемодан в камеру хранения, поехал на Серпуховку проведать фронтового дружка Митьку Кострова. Еще собираясь в путь, Тарас решил послать Кострову открытку, но передумал. «На шо воно здались ци фигли-мигли. Не к чужому человеку еду! Родня. Фронтовик».
В новом обмундировании, начищенный, подстриженный, выбритый и наодеколоненный столичным парикмахером, шел гвардии старшина по Серпуховской, и витрины магазинов наперебой ловили его сверкающее отражение, автобусы и троллейбусы приветствовали почтительными гудками, а встречные провожали одобрительными взглядами: «Какой бравый вояка!» Еще бы! Недаром на просторной, как минометная плита, груди Тараса целый набор разноцветных орденских планок — другому генералу и то не грех надеть!
В нужном переулке Подопригора еще раз сверил маршрут и, убедившись, что вышел точно, словно по азимуту, направился к неказистому деревянному домику. Бегавшая во дворе девчонка указала старшине квартиру Кострова. Подопригора решительно вошел на крыльцо, жалобно заскрипевшее под увесистыми сапогами пехотинца, и громко постучал.