— Я знаю, это случилось в воскресенье вечером из-за мерзкого ветра, дувшего из моих краев.
— О нет. Ветер из твоих краев просто чудесный.
Девушка была чем-то озабочена и немного грустна.
— Не хочу я, чтоб ты болела, — сказал Жюльен.
— Я и сама не хочу. Ведь мама тогда запрет меня дома. И я не смогу видеться с тобой. Раньше, когда у меня появлялась хотя бы красная точечка в горле, мама запрещала мне выходить на улицу. И я была этому только рада. Я читала. Меня оставляли в покое. А теперь, если я заболею, все время буду думать о тебе. И стану плакать. И злиться.
— Дело не в том, что мы не сможем видеться, главное — что ты будешь больна. А я не хочу, чтоб ты болела, чтоб ты испытывала боль.
Жюльен нащупал в кармане письма, приготовленные в связи с отъездом; он не решился оставить их на посту наблюдения.
— Ну, знаешь, такая боль — чепуха, — прошептала Сильвия со вздохом.
В тот вечер было холодно, и она надела широкое пальто, в котором совсем тонула ее тоненькая фигурка.
— Самое главное — чтобы ты не причинял мне боли, — продолжала она почти шепотом, — чтобы мы никогда не заставляли друг друга страдать.
Жюльен только беспомощно повторял:
— Сильвия… Любовь моя… Милая моя девочка… Моя великая любовь.
— Знаешь, мне кажется, они не смогут разлучить меня с тобой, разве только убьют.
— Молчи, любовь моя, молчи.
Он был потрясен. И почти против воли сказал:
— Одна лишь война может нас разлучить.
— Но война идет где-то далеко, мой дорогой. А если она снова приблизится, если тебя захотят послать сражаться, я… я тебя не пущу. Или пойду вместе с тобой.
— Ты же понимаешь, что это невозможно.
Она попробовала пошутить:
— Да ведь у вас даже ружей нет. Армия, которая не воюет, — что может быть лучше? Тебя и ранить-то не могут, разве только ты сам обожжешься, разводя огонь, или оступишься, поднимаясь по лестнице на вашу площадку. А если ты поранишься, я сама стану тебя выхаживать.
— Ты у меня просто прелесть.
— Давай походим.
— Замерзла?
— Немножко, совсем капельку.
— Господи, ты заболеешь, и в этом буду виноват я!
— Если у меня начнется туберкулез, родители не смогут мне ни в чем отказать. И ни в чем не станут мне перечить.
— Не болтай глупости.
— А если я опасно заболею, ты на мне женишься?
— Как ты можешь сомневаться! Но только я не хочу, чтобы ты болела.
— А если бы тебе поставили такое условие?
— Дурацкое условие! — Жюльен поцеловал Сильвию. — Лучше уж я заболею вместо тебя, и ты станешь за мной ходить.
— Если бы твой долгогривый приятель услышал такие речи, он бы сказал, что ты романтик. У него волосы, как у Ламартина, но романтик-то не он, а ты.
— Что касается Ритера, то он умрет не от чахотки, а от цирроза печени. Ему ближе Рауль Поншон, чем Мюссе.
— Ненавижу этого Поншона, — сказала Сильвия. — Пишет одни только гадости. А ты его любишь?
— Я обожаю тебя. И это не позволяет мне никого больше любить… Нисколечко.
Они шли теперь маленькими улочками, обогнули казарму, поднялись до дороги в Порш и медленно пошли по ней. Внизу, у них под ногами, светилась белая дымка — окутанный туманом город.
— Сейчас здесь такой же туман, как в моих краях, — заметил Жюльен.
— Нет, нет, гораздо гуще. Я даже уверена, что сейчас над твоим родным краем светит солнце.
— Ты преувеличиваешь.
— Вовсе нет, там сейчас северное сияние.
— А теперь ты опять стала злюкой.
— Это потому, что я не хочу поддаваться грусти.
Наконец они дошли до улицы Вильнев. Остановились на том же углу, где всегда. Жюльен сказал, что завтра в полдень он заступает на дежурство и освободится только к вечеру. Ему хотелось, чтобы Сильвия успела получить его письмо, чтобы она не терзалась ненужным ожиданием. Прощаясь, девушка сказала:
— Итак, до завтрашнего вечера. Встретимся в городском парке, как сегодня.
Он не нашел в себе силы ответить. И только поцеловал Сильвию. А когда она уже уходила, сжал ее руку, потом расслабил пальцы, и тонкая девичья рука тихонько выскользнула из его ладони.
17
Из-за близости реки туман в центре города был гуще, чем на дороге в горы. Сильвия несколько раз оглядывалась и на прощание махала Жюльену рукой. Он также поднимал руку. По мере того как девушка удалялась, по мере того как туман смыкался за нею, он чувствовал, что его все сильнее пронизывает холодная ночная сырость.
Сильвия еще не дошла до дома, а ее уже окутала серая пелена, слегка расцвеченная отблесками фонарей. Однако Жюльен все еще стоял на том же месте не шевелясь. Он услышал, как стукнула решетчатая калитка.