Ангелус схватил ее за первое, что под руку подвернулось, - большой черный узел волос на затылке. Оттащил ее с тропы под защиту скальной плиты, выступающей по ту сторону хребта, порвав при этом свои узкие американские брюки.
Над ними с оглушительным треском пролетали бесформенные пылающие шары разной величины, комья земли размером с небольшую дыню и меркнущие на лету брызги огненного дождя.
— М-могло и уб-бить, — выдавил Туриан, тяжело дыша.
Его жена, судя по всему, тоже запыхалась. Но потом он понял — это был прерывистый беззвучный смех.
— Хи-хи-хи! Ну и что? — Глаза у нее пылали точно лава.
— То есть как, кх-х, кх-х-х, «ну и что»?
— Ну и что? Хи-хи-хи! Разве это не лучше?
— Лучше, кх, кх, — чем что?
— Чем сдохнуть от водородной бомбы, хи-хи-хи! Разве это не... хи-хи-хи... более естественно?
Ангелус молчал, все еще тяжело дыша. Тут она прошипела:
— К тому же со мной-то ничего бы не случилось.
— А со мной, Лулубэ?
— С тобо-ой? Ты ведь у нас Херувим. Ангелок. С ангелами ничего не случается.
Впервые в жизни Туриан испытал тихий ужас перед своей ненаглядной женой.
[7]
Утром они поднялись на борт «Эоло». Это было уже не какое-то маленькое суденышко, шнырявшее между островами архипелага, а довольно большой пароход, который совершал рейсы из Неаполя в Мессину и по пути завозил почту на Эолийские острова. Но даже такому большому пароходу при вполне приличной скорости потребовалось почти три часа, чтобы добраться от Стромболи до Липари. И снова на палубе топтались эти толстые солдаты, казавшиеся безоружными. Один — он стоял, привалившись к бортику животом, — лениво взмахнул рукой, показывая Лулубэ и ее мужу на широкое каре вышедших в море рыбачьих лодок; их коричневые паруса сейчас были спущены. Полипов и каракатиц ловят ночью, пояснил солдат, а тунца — днем. В конце августа здесь, у Липарских островов, ходят косяки мелкого тунца, более крупный тунец появляется только в сентябре, а скоро уж начнут вылавливать и самых настоящих великанов: они плывут мимо острова и попадают прямиком в каре рыбачьих лодок с той стороны, где нарочно оставлено свободное пространство. Тогда ставят огромную сеть — и дело сделано.
Госпожа Туриан проявила весьма умеренный интерес к рыбной ловле. (Она не подозревала, что всего через несколько дней в ее судьбе все переменится из-за огромной рыбины, морского великана, хотя и не тунца.)
— А скажите, почему здесь, на пароходе, так много солдат?
— Солдат? Каких солдат, синьорина? — Он сказал «синьорина», не «синьора».
Создание хихикнула. Бритое синеватое лицо — настоящее лицо солдата — сохраняло, казалось,серьезное выражение.
— Разве вы не солдат? — с рассеянной улыбкой спросил Ангелус.
— Нет. Я карабинер, — с достоинством ответил паренек.
— Ах, так, значит, все эти люди — полицейские? Но зачем? Чего ради держать такое количество полицейских здесь, на островах?
Теперь уже и синещекий парень заулыбался и внимательно посмотрел на Туриана.
— Molti contrabandieri[19], — коротко ответил он.
— О, контрабандисты! — восторженно воскликнула Создание.
— И они возят контрабанду из Италии в Северную Африку и из Африки в Италию? — предположил Ангелус.
— Именно так.
— Что же они провозят? — спросила Лулубэ.
— Все, синьорина.
— И оружие?
— На территорию Италии контрабандного ввоза оружия нет.
Туриан:
— Зато тем больше его провозят в Северную Африку?
Синещекий ухмыльнулся. Ленивый жест руки, поднесенной к маленькому козырьку фуражки, означал, что неофициальный разговор со служащим полиции окончен.
Пароход причалил в Марина Лунгади Липари, и супруги сошли на берег, а «Эоло» поплыл дальше в Мессину. Когда хозяин гостиницы синьор Доменико Априле услышал, что они поднимались на Стромболи, к самым «пастям ада», он грузно опустился на каменный бордюр резервуара для воды во дворе своей траттории и, словно теряя сознание от ужаса, закатил глаза. Но мигом пришел в себя и принялся размахивать руками и причитать:
— Благодарите Господа за то, что остались целы и невредимы!
— Никакой опасности не было, — небрежно бросила Создание.
— Никакой опасности?! — Синьор Априле с упреком обернулся к Туриану.
— Никакой, — солгал он.
— Я сицилианец! Родом из Милаццо! Я не трус, но... Или вы думаете — я трус? Да я... я сражался с мафией! И в одном деле, в таком деле, когда уж и до ножей дошло, я получил удар, да-да, получил удар ножом, был ранен в такое, понимаете, деликатное место... Не верите? Погодите, погодите, сейчас я покажу вам эту отметину, мой шрам!.. — И синьор Априле вдруг повернулся к ним спиной и, приподняв несколько ровных маслянистых прядей, продемонстрировал свой жирный затылок.