Меня как раз повезли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые попытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.
После того, как кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом под ночную рубашку.
Поглощая порцию тертой моркови, я узнал, что меня собираются оставить в больнице на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина сестра проводила меня к платному телефону в коридоре, откуда я позвонил Эпифани, чтобы сообщить, что не приду домой.
Я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
— Знаешь, что я сделала с двадцаткой, которую ты мне дал?
— Нет.
— Купила дров для камина.
Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Это было плохой приметой.
Снов я почти не видел, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес из снотворного, чтобы подразнить меня. Утром все позабылось, но один образ остался в памяти: ацтекский храм, вздымающийся над людскими толпами, крутые ступеньки которого были липкими от крови. Наверху стоял Сифр в своем сюртуке из блошиного цирка; смеясь, он поглядел вниз, на украшенных плюмажами дворян, и подбросил истекающее кровью сердце высоко в воздух. Жертвой был я.
На следующее утро в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем по-прежнему был тот же самый мохеровый костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо, впрочем, выдавало легавого за версту.
— Похоже, кто-то как следует потрудился над вами, — заметил он.
Я показал ему мою улыбку.
— Жалеете, что это были не вы?
— Будь это я, вы бы не вышли отсюда раньше, чем через неделю.
— Вы забыли цветы.
— Я приберегаю их на вашу могилу, мерзавец вы этакий. — Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного на шоссе опоссума. — Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
— Что у вас на уме, лейтенант?
— Я подумал, что вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк. Помнится, вы отрицали знакомство с этой леди?
— Я не дышу от волнения, лейтенант.
— Именно это вам подобные и делают в газовой камере, — сказал Стерн. — Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
— А что мне подобные делают в Синг-синге?
— Что касается меня, я зажимаю свой нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубают ток.
Для твоего носа и двух рук мало, подумал я и сказал:
— Расскажите, что вы нашли в квартире Круземарк.
— Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за 16 марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные оттиски. Отгадайте, что нашли?
Я сказал, что не имею об этом понятия.
— Инициал «Г», а замет буквы Э — н — д — ж.
— Получается «Гэндж».
— Эти буквы подвесят вас за задницу, Энджел. Вы чертовски хорошо понимаете их значение.
— Совпадение и доказательство — две разные вещи, лейтенант.
— Где вы были в среду днем, примерно, в половину четвертого?
— На вокзале Грэнд Сентрал.
— Ожидали поезда?
— Обедал устрицами.
— Это не пройдет, — покачал большой головой Стерн.
— Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и съел много устриц. Мы шутили, и он сказал, что они смахивают на смачные плевки. А я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.
— Можете заложить свою задницу, что я это сделаю.
— Стерн поднялся со стула. — Я пройдусь по всем направлениям начиная с воскресенья и — знаете что? Я буду рядом и зажму нос, когда вас усадят на стул-сковородку.
Стерн взял своей толстой лапой с подноса бумажную чашку с консервированным соком, опорожнил ее одним глотком и вышел прочь.