Автомобиль мчался на максимальной скорости и вскоре остановился у ворот больницы. Покинув его, герцогиня и телохранительницы увидели стоявшую у ограды машину команды «Ветзо» и большое пятно засохшей крови на асфальте. Беатриса едва не оступилась – ей стало плохо при виде такой картины и ноги невольно подкосились. Девушки среагировали мгновенно и поддержали её, подхватив под руки с двух сторон.
Беатриса несколько секунд приходила в себя, а после кивнула, давая понять, что в состоянии идти дальше. Они вошли во двор больницы и направились к одному из зданий. Рабочие кое-где меняли и вставляли в окна новые стёкла, на стенах были видны следы от пуль. Эта картина отнюдь не успокаивала герцогиню и сопровождавших её телохранительниц. Охранники шли чуть позади и с боков, но ничего опасного в этот раз вокруг не обнаруживалось.
Оставив остальную охрану у входных дверей, Беатриса и девушки зашли в один из корпусов и довольно быстро разыскали Самуила Амертсона. Он сидел в коридоре у окна, закрыв лицо руками. Правая рука герцога у плеча была забинтована. Там была рана, полученная в перестрелке, но, вероятно, она не оказалась серьёзной. Чуть дальше по коридору стояло несколько полицейских, охранявших герцога.
– Самуил, что с Глориозой? Где Лейла? – встревоженно спросила герцогиня, подбегая к мужу.
– А, это ты, Беатриса, – устало промолвил герцог, взглянув на жену. – За Лейлу не беспокойся, врачи говорят, что её мы можем забрать домой. У девочки была простуда, и она сильно перепугалась, когда началась перестрелка, но теперь с ней всё нормально. Однако Глориоза уже не жилец на этом свете. Так утверждают врачи, – сказал Самуил и указал на одну из дверей: – Она лежит в этой палате.
Модеста молча сорвалась с места и бросилась в палату Глориозы. Олдама побежала за ней, но командир заперла дверь палаты и не впустила её. Изобретательница решила не настаивать, поняв, что Модеста хочет побыть наедине с Глориозой. Всё-таки она врач, и имеет право оценить состояние своей коллеги.
Олдама и герцогиня хотели навестить Лейлу, но им сказали, что девочка спит и её пока не следует тревожить. Они остались возле герцога, и вскоре к ним подошёл врач.
– Скажите, что с Глориозой? – спросила герцогиня. – У неё есть шанс выжить?
– Нет ни малейшего шанса, госпожа герцогиня, – ответил честно врач. – Мы ничем не можем помочь девушке. Когда её привезли в операционную, у неё уже остановилось сердце. Мы вытащили из Глориозы восемь пуль и зашили полтора десятка крупных ран. Можно сказать, мы вновь её оживили. У неё необыкновенно сильный организм, но потеря огромного количества крови и сердце, в котором застряла пуля, не оставляют ей шансов на жизнь. Мне очень жаль, но она обречена.
– Неужели нельзя пересадить сердце? – спросила Олдама.
– Наша медицина почти всесильна, и мы без проблем бы пересадили ей сердце, но она слишком слаба и не перенесёт операцию. У неё было внутреннее кровоизлияние и нарушено кровообращение. Я и мои коллеги не можем дать вам даже призрачную надежду. Глориоза медленно, но неотвратимо умирает, – с искренним сожалением произнёс врач, но это прозвучало, как приговор. – Она сейчас не сможет вынести дополнительную нагрузку, мы можем её просто убить любым вмешательством, но с другой стороны – её организм тоже не в состоянии справится самостоятельно с такими повреждениями.
Олдама, не находя себе места от волнений, подошла к дверям палаты Глориозы и попросила впустить её. Дверь открылась, и она увидела помрачневшую Модесту. Командир не плакала, и по её лицу было видно, что она усиленно о чём-то думает. Во всяком случае, она выглядела хоть и мрачной, но сосредоточенной.
Обе девушки молча подошли к кровати, на которой в белой больничной рубашке и в бинтах лежала неподвижно Глориоза. Её длинные волосы, отмытые чьей-то заботливой рукой от крови и высушенные, были расчёсаны и уложены на подушку, но несколько прядей свисали с кровати и почти касались пола.
– Модеста, мы ничем не можем ей помочь. Она обречена, – сказала Олдама, сдерживая слезы и укладывая свисавшие пряди волос индианки на кровать, но они вновь и вновь соскальзывали вниз.
– Нет, она должна жить. Глориоза всё равно, что сестра нам, и я не хочу, чтобы она умерла, – тихо ответила Модеста, протестующе качнув головой.