– Я тоже не хочу её смерти, но врачи говорят, что она безнадёжна.
– Да, Олдама, я осмотрела Глориозу, и с точки зрения современной медицины она действительно уже не жилец, – сказала командир. – Но у меня есть шанс вернуть её к жизни.
– Я не верю в это, – покачав головой, ответила Олдама. – Хотела бы верить, но не верю.
В палату вошёл врач.
– Пожалуйста, покиньте палату. Я должен сделать перевязку, – сказал он.
– Я останусь, – заявила Модеста и добавила: – Не пытайтесь меня выгнать.
Вид у неё был решительный, чуть настороженный, и врач не захотел возражать.
– Ну, как хотите, – ответил он и стал снимать повязки с плеча Глориозы.
Олдама и Модеста увидели ужасные раны, которые зашили врачи. Изобретательница, скрипнув зубами, отвела взгляд в сторону, а ярко-синие глаза командира вспыхнули яростью, она со злостью посмотрела на врача, и тот, заметив её взгляд, замер.
– Почему вы так плохо её лечите? Неужели нельзя было зашить раны поаккуратнее? Где были ваши глаза, когда вы это портачили! – негодующе воскликнула Модеста, не скрывая своей враждебности к врачу.
– Успокойтесь, мы делаем всё возможное, чтобы спасти её. Но, увы, она скоро умрёт, ей не хватит сил выжить и залечить раны, у неё пробито сердце, она не приходит в сознание и ни разу не пошевелилась, – оправдывался растерявшийся врач, перечисляя все повреждения и проблемы, думая, что Модеста не в курсе дела.
– А если она всё же выживет? – с вызовом спросила Модеста.
– Это невозможно в её теперешнем состоянии, – покачал головой врач. – Но всё же мы пытаемся ей помочь.
– И при этом думаете, что гуманнее было бы дать ей спокойно умереть? Нет, вы её лишь губите! Убирайтесь вон! – прошипела в ярости Модеста, при этом сохраняя почти полную неподвижность и только взглядом указав на дверь. – Я справлюсь сама с перевязкой.
Она выдохнула, и слегка прикрыла глаза, стараясь полностью успокоиться. Врач попробовал возражать, но Модеста, не глядя, направила на него своё оружие в качестве последнего аргумента, и тому пришлось уйти, хоть он и понимал, что она не станет стрелять. Девушка выглядела уже сосредоточенной и даже слегка отстранённой, а значит, явно не собиралась производить стрельбу, просто молча привела последний аргумент, как бы уговаривая прекратить препирательство и дать ей спокойно подумать.
– Прошу тебя, не делай глупостей. Держи себя в руках, – попросила Олдама, помогая ей завершить перевязку. – Я понимаю, ты в отчаянии, но не следует пугать врачей.
– Я вполне владею собой и тем более отдаю себе отчёт в своих поступках. Но сейчас время дорого, - ответила Модеста, внешне её волнение проявлялось лишь в выражении глаз. А ещё там был страх – вдруг она опоздала и её помощь уже не подействует?
В палату вошли встревоженные герцог и герцогиня. Было понятно, что врач нажаловался им на самоуправство телохранительницы.
– Модеста, не надо мешать врачам, они хотят помочь Глориозе, – сказал Самуил Амертсон. – Я сказал, что у тебя есть медицинское образование, и врач успокоился немного. Но всё же они стараются, делают всё, что в их силах.
– И, тем не менее, подписали ей уже смертный приговор? – безжалостно спросила Модеста, демонстрируя угрюмую сдержанность.
Все промолчали, не зная, чем возразить Модесте. Вердикт врачей им был известен, и надежды на то, что Глориоза выживет, они точно не питали. И за хладнокровием командира команды «Ветзо» вовсе не скрывалось равнодушие – было понятно, что она просто закрыла в себе всю боль и переживания.
– Уйдите. Оставьте меня одну, – попросила Модеста и повернулась к Глориозе.
– Модеста, я сожалею, но ты должна смириться с тем, что Глориоза вряд ли выживет, – волнуясь, сказала герцогиня.
– Я не смирюсь. Уходите, – тихо и решительно ответила Модеста.
Не зная, что сказать, герцог и его жена вышли из палаты и остановились у двери. Изобретательница безмолвно плакала, глядя на подруг – на ту, что умирала, и другую, не желающую верить в такую действительность. Она сама разрывалась между отчаянием и призрачной надеждой.
– Модеста, опомнись! Ты просто сходишь с ума. Глориоза умирает, и мы бессильны помочь ей. Поверь, мне тоже тяжело терять её, но надо смотреть правде в глаза и не жить иллюзиями, – сказала Олдама, вытерев слезы.