- Долго же ты шёл к нам, тасманийский дьявол, – она покидает размашистую тень ели, выходя под струящийся лунный свет. Он проникает под плотную ткань балахона, отбрасывая зловещие блики на лицо норны. – Что нужно тебе, о самый великий из всех лжецов?
От Локи не ускользает, как молчат сёстры Урд, пряча от него свои прекрасные глаза.
- Я пришёл просить тебя об одолжении, о старейшая, - вновь склоняясь в поклоне, хрипит бог. Действие зелья неумолимо заканчивается, разливая по сломанным костям боль.
- Да разогнись ты уже, чай не звери мы, видим, что захворал, - скрипит старая. – Отпускай животину и милости просим в наши хоромы, – велит она. Насмешливый взгляд скользит по обескровленному лицу гостя.
Локи вынимает из высокого голенища острый кинжал с антрацитовой резной рукоятью и, разгибаясь, закусывает нижнюю губу, чтобы заглушить протяжный стон. "Да чтоб тебя, старая. Зря только надрывался," - сдерживая клокочущий гнев, думает бог. Он подходит к очухавшемуся животному и одним движением рассекает связывающие его путы. Вепрь вскакивает на короткие ножки и злобно оскаливается, выпячивая вперёд изогнутые острые клыки.
- Полно тебе, - поглаживая маленькой ладошкой жёсткую шерсть, шепчет зверю юная Скульд. И дикий кабан смотрит на неё своим чёрным глазом, будто оценивая искренность её слов. – Давай иди! – говорит она и звонко шлёпает незадачливое животное. Вепрь тут же срывается с места, скрываясь за ближайшими деревьями редеющего леса. – Ну что ты стоишь? – обращается она к коварному богу. - Иди, Урд ждать не любит.
И он, гордо расправив плечи, шагнул к расходящимся в сторону корням священного Иггдрасиля. Мягкая соломенная подстилка скрыла звук мужских шагов, позволяя Локи узреть скромную обитель вершительниц судеб. Дубовый стол, скамья да прялки, что стоят вдоль стены - вот и всё убранство их пристанища. И только устланный овчиной земляной пол выделялся на общем фоне простоты убранства. Никак сам Один позаботился об этом.
- Что встал? Садись, – замечая его и указывая на деревянную скамью, говорит Урд.
Бог тяжело опускается на гладкую поверхность. Боль в теле нарастает, и его начинает бить мелкая дрожь. Перед глазами всё плывёт, а во рту появляется металлический привкус крови. Его голова провисает, а корпус клонится вперед, и он не сразу замечает, как к сухим губам прислоняется глиняная чаша, от которой пахнет смесью каких-то трав. Терпкая горячая жидкость обжигает нёбо, и бог заходится в кашле.
- Ну что ж ты, милок, такой нежный? – кряхтит Урд, придерживая его за плечо. Она вновь подносит к бескровным губам чашку и ждёт, пока Локи изопьёт её до дна. – Молодец, мальчик! – она похлопывает его по плечу, и он чувствует, как пространство вокруг плывет и кружится. Его тело клонит вперёд, и мужчина заваливается на устланный шкурами пол.
Локи морщит лоб, и с сухих потрескавшихся губ слетает тихий стон. Голова нещадно раскалывается, не позволяя разлепить тяжёлые веки. Что за дрянью напоили его эти бестии? Он всё ещё чувствует горький привкус трав на языке и вонзающуюся острыми иголками боль раздирающую саднящее горло. Бог снова хмурится и, прилагая усилия, размыкает глаза. Над ним сияет тёмное звёздное небо, а воздух наполнен стылым морозом, который, соприкасаясь с бледной кожей, струится белёсым паром ввысь. Локи опирается на локти, чувствуя под ними холодный шершавый камень, приподнимает корпус и садится. Его взгляд охватывает пространство, и он замечает огромное заключённое в кованную резную раму зеркало, к которому замысловатой паутиной тянутся светящиеся синие нити.
- Очнулся, - роняет позади него скрипучий голос Урд. – Не передумал еще смотреть на её жизнь?
Вот же ж старая карга, с самого начала знала, зачем он явился! И к чему был весь это спектакль? На секунду его охватывает раздражение, и с языка чуть ли не слетает язвительная колкость, но он вовремя смыкает губы, ловя невысказанные мысли. Не стоит гневаться на Урд. Она, как и многие бессмертные, проводит свою вечную жизнь в унынии, а такие сцены для неё — всего лишь развлечение, способное скрасить скучные дни. Бог делает глубокий вдох и чувствует, как напряжение ослабевает, сбрасывая свои стальные тиски, позволяя затуманенному болью мозгу заработать.