Во все времена люди боялись богов, именуя их в каждой части света по-своему: Мороком его величали славянские племена, Апатой звали греки (странно, что они видели в нём женщину), Гвидионом он был для валлийцев, Лаваде поклонялись ирландцы и, наконец, Локи, суеверно шептали скандинавы. Именно эта его ипостась пробудилась ныне, призванная тысячей голосов и рукой одной смертной женщины. Он прикрывает глаза, вспоминая сладко-солёный вкус её плоти на языке да струящуюся по запястьям чуть тёплую кровь.
Она ведь и не предполагала, какую цену придётся заплатить за своё желание встретиться с ним. От того момент был слаще, пропитываясь неподдельными эмоциями благоговения, с толикой удивления, исходящими от девы, когда его длань проломила грудную клетку, смыкаясь на горячем, бьющемся в ускоренном ритме, сердце. А ведь эти глаза так и не закрылись, до последней секунды взирая стеклянным взглядом на белоснежные зубы, вгрызающиеся, словно в яблоко, в кровавый орган. Упоительное ощущение медно-сладковатой жидкости, сползающей по пищеводу, приводило бога в восторг.
Правильно очерченная линия рта изламывается в зверином оскале.
Хлопая чёрными, словно ночь, крыльями, на ограждение кормы усаживается большой ворон, склоняя голову, в знак приветствия, перед хозяином. Кутх¹, так звали ворона, был его извечным спутником, его глазами, что видят незримое. Он скитался по свету, всё подмечая и ожидая пробуждения хозяина.
- Здравствуй, мой старый друг! – тонкие пальцы мужчины скользят по призрачному оперению, поглаживая питомца. Оно искрится иссиня-чёрным светом, окутывая длинные пальцы, проникая под кожу, дабы окунуть его во времена давно минувших дней.
***
Весенние лучи солнца играют в золотистых волосах Фригг, перебирающей каштановые кудри девы, возлежащей на её коленях. Она нежными пальцами переминает стебли полевых цветов с горчащей полынью, вплетая в венок. Шершавый прут скользит по коже, разрезая ту и покрываясь каплями алой крови. Дева шипит и отдёргивает руку, поднося палец к губам.
Богиня любви с беспокойством смотрит на свою воспитанницу. Тревога за дитя никогда не покидала её, стоило той, еще девчушкой, поднять свои зелёные, с желтовато-янтарными лучиками, расходящимися от зрачка и растворяющимися ближе к тёмно-серой окантовке радужки, глаза. Кто бы мог подумать, что ошибки юности принесут ей столько счастья.
Когда-то давно юная и невинная Фригг полюбила сына годи². Его каштановые волосы, доходящие до поясницы, были сплетены в тугие косы по бокам, как и густая короткая борода. Юноша был красив и статен, но не смог устоять пред ликом златовласой девы с бездонными синими очами. Их роман был недолгим, но от этого не менее ярким. Прекрасная богиня понесла от смертного и, чтобы сокрыть свою ошибку, оставила ребёнка его отцу. Шли годы, и она не находила покоя, временами наведываясь в Мидгард, чтобы взглянуть украдкой на жизнь сына. Даже брак с Одином и рождение от него сыновей не могли успокоить её ноющее сердце.
Однажды звёздной ночью, что доносила в покои свежий запах цветов, в её с Одином опочивальню кинулся белоснежный голубь, неся с собой мольбу о помощи. Родная кровь взывала к богине. Она поспешила спуститься с верхушки Иггдрасиля в мир Мидгарда, являя себя пред ликом жреца, держащего в дланях младенца в ореоле каштановых кудрей.
- Умоляю вас, спасите единственное, что осталось от моей почившей жены, я готов сделать всё что угодно ради спасения ребёнка!
Сын её, не ведая, что пред ним родная мать, пал ниц, моля о помощи. Чёрная чума, ниспосланная из Хельхейма, унесла жизнь его возлюбленной жены и вот пришла за дочерью. Златовласый воин, не ведавший доныне страха, умывался слезами, прося богиню помочь ему. Фригг взглянула на малышку, безмолвно плачущую в руках жреца, и сердце женщины сжалось от тоски: она была так виновата перед своим ребёнком, ведь он был обделён материнской любовью… её любовью. Богиня любви, как бы того ни хотела, не смогла понести от Одина столь желанную дочь. И в её голове зародилась навязчивая мысль.
- Что ж, будь по-твоему, сын мой, - женщина улыбнулась, гордо ступив вперёд. – Но плата за спасение твоего ребёнка будет велика, – мужчина вздрогнул, боги никогда не были слишком милостивы к людям, и он опасался самого худшего.