– Где работаешь?
– На кафедре. Тебе что, Анна Петровна не сказала?
– Наукой занимаешься?
– Да, птицей.
– О-о, куриной наукой?
– А ты думаешь, на свете одна математика?
Суэтин молчал. Он именно так и думал. И вдруг почувствовал приступ раздражения и тоски. Раздражения против всего и тоски неизвестно по чему. Может, оттого, что теперь во всем не было математики и была она неизвестно где. Поглядев Насте в глаза, он так же быстро успокоился.
– Я думаю, что на свете есть одна только Настя, и это более значительное открытие, чем все открытия в математике и курологии вместе взятые.
– Курологии? Нет такой, – засмеялась Настя.
– Сделаем. Вернемся в Нежинск и сделаем. Не открытие, так изобретение. Подадим заявку в ЗАГС.
– Слух был, что вы уже некоторым образом женаты, Евгений Павлович? Или объявлен перерыв?
– Ошибочный слух.
– Слухов ошибочных не бывает. Впрочем, куда нам о слухах судить – от горшка два вершка.
Теперь рассмеялся и Суэтин. Будто из груди заслонку кто вынул, которая мешала доступу кислорода. За последние три-четыре года ему не было еще так беззаботно.
– Чует мое сердце, хорошо мы с тобой отдохнем! – воскликнул он и услышал, как за спиной прыснули две девицы.
– Не забудь, я тут не одна, – улыбнулась Настя. – Слышала, ты насовсем из Москвы?
– Слух, однако. Да, отпущен на вольные хлеба.
***
Незаметно доехали до Коктебеля.
– Проходи, – Настя пропустила Евгения в низкую дверь маленького домика на склоне горы. – Отсюда замечательный вид. Смотри, как далеко видно. И дешевле, чем возле воды. Ма, это Женя.
– Добрый вечер, Анна Ивановна.
– Здравствуйте, Евгений, – произнесла Анна Ивановна, не поднимаясь с кресла. – Я вас видела давеча. Вы автобусом приехали?
– Да, я сегодня здесь первый день.
Пострел – всюду поспел, прочитала Настя на лице матери. Осваивает новую роль, драматическую, подумала Настя о матери.
– Чайку, попьем чайку! – воскликнула она.
– Может, вина? Я сейчас, – Суэтину захотелось на время вырваться из капкана лачужки и обдумать ситуацию.
За день он не вспомнил ни разу о контрах, которые были между Анной Ивановной и матерью. В чем там было дело – он, понятно, никогда не интересовался, но сейчас пожалел об этом. Какая кошка пробежала меж ними, как себя вести, думал он. Но потом, со свойственной ему и вообще молодости решительностью, сказал сам себе, повторив невольно слова принца датского: а будь что будет! Так себя вести, как будто до меня хоть потоп был. С «чистой доски»!
– Другого не было, – он протянул Анне Ивановне бутылку вина «Черные глаза». – Да и под цвет ваших глаз. «Ах, эти черные глаза, меня сгубили!» – речитативом произнес он.
Настя в восторге забила в ладоши, а Анна Ивановна, побледнев, вдруг с необыкновенной ясностью вспомнила Николая Гурьянова, как он пел, кружа ее по комнате: «Ах, эти черные глаза, меня сгубили!» На этажерке горела свеча, тени летали по голым стенам, сосновая ветка в вазе так отчаянно пахла погибелью!
– Какая прелесть, – тихо сказала она, рассматривая этикетку. – Извините, у меня слабость сегодня. Садитесь. Настя, собери на стол. Но я только пригублю. Давление…
Анна Ивановна справилась с бокалом и попросила налить второй. Очевидно, давление нормализовалось, подумал Суэтин, а Настя с настороженным любопытством смотрела на мать. Та, если и поддавалась на чьи-то уловки, то лишь для того, чтобы заманить ловца на свою территорию. Настя тоже за день ни разу не вспомнила о сложных взаимоотношениях матери с Анной Петровной. Да с Евгением как-то и не думалось об этом. Все было ясно и хорошо! Женя достойно выкручивался из непростой ситуации. Математик, просчитал все варианты. Настя была уверена, что Суэтин тоже все вспомнил, понял и хладнокровно просчитал. И сейчас оптимально решает свою задачу. Он оттолкнулся от начальных условий, которые были до него, и ни разу не вспомнил о них. Молодец! Насте нравились мужчины, в которых логика преобладает над эмоциями. Впрочем, она сама такая. А какая же еще, спрашивала Настя у зеркальца, висевшего справа. «Такая, такая!» – подтверждало зеркальце. Настя снова взглянула в зеркало и там увидела себя и Евгения в свадебных нарядах.
Вечер пролетел мило. Анна Ивановна расспрашивала Женю про Москву, про новую работу в Нежинске, о перспективах и возможности защиты диссертации. О личной жизни не спросила ни слова. И он ничего не сказал.
– Он развелся, – сказала Настя матери, когда Суэтин ушел.
– А я знаю, – внимательно посмотрела Анна Ивановна на мечтательное лицо дочери.
На следующий день у нее был приступ, потом еще. Через день Настя увезла мать домой. С Суэтиным она попрощалась достаточно сухо, но последний ее взгляд не был прощальным.