– Ну, чем я не Долохов?
– Какой Долохов? – заорали все. – Слабо Долохову!
Бабуля поцеловала в лоб и дала подзатыльник. Ах, какая же она была славная!
До последнего дня она работала над монографией о становлении отечественного коневодства. Накрапала тридцать пять авторских листов! Академик ВАСХНИЛ Харитонов тут же распорядился издать ее. За год с небольшим монография была подготовлена к изданию, и бабуля успела прочитать оттиски.
– Это, Сереженька, дело всей моей жизни, – сказала она ему тогда. – Не думай, что жизнь долгая. Спеши сделать главное, пока молодой.
Когда бабуля тихо-тихо покинула этот свет, он не услышал из ее уст ни одного стона, может быть, потому, что у него в тот момент стонала и ревела собственная душа. И ее жалко было, и себя, и, как ни странно, все человечество. С нею, казалось, уходила навеки стихия беззаветного служения людям.
7. В «Трех товарищах»
Евгений встретился с Алексеем и они, не сговариваясь, подались к Дерюгину в гараж. Подходя к гаражам, взглянули друг на друга и пожали руки. Похоже, мужские треугольники надежнее смешанных. Как в былинах да сказках.
На гараже болтами была привинчена вывеска «Три товарища». Ниже разными почерками мелком было приписано: «Три толстяка. Три мушкетера. Три поросенка. Трое. Трехчлен. Три пескаря. Три сестры. Три года». «Трехчлен» был зачеркнут.
– Бог троицу любит, – сказал Гурьянов и приписал «Трибрахий».
Заглянув в гараж, они услышали голос друга. В гараже было пусто. Голос и свет шли из недр земли.
– Я тебе… – говорил голос. – Я тебе сейчас так пойду, что тебя ни один стационар не примет! Коником по фейсу! Вот сюда! На жэ!
– Ой-е-ей! Напугал! Напугал бабку отверткой! – ответил первому голосу второй, принадлежащий, впрочем, тоже Дерюгину. Послышалось короткое, но выразительное слово из ненормативной лексики, бульканье, стук, кряканье, звук «а-а-а!..» – выражавший высшую степень удовлетворения.
– Пьешь? – спросил первый голос. – Пьешь, значит? А мы, что же, лысые? А мы лы-ысые?.. Лысые-лысые! О так-от! Получил? Е-два получил? Это тебе не г-пять!
Послышалась причудливая вязь из слов нормативной и ненормативной лексики, бульканье, стук, кряканье, звук «а-а-а!..» После чего, как после всякого удовлетворения, наступила некоторая пауза.
Гурьянов подошел к яме:
– Ты чего там, Толя?
– Не мешай! – послышалось из ямы. – Посиди. Гамбит добиваю…
– Добиваешь или допиваешь?
– Что он там? – спросил Суэтин, не заходя в гараж. Он невольно залюбовался видом рощицы на другой стороне балки.
– Партию исполняет. Гамбит на табурете. На прочее, увы, опоздали.
– Ты посмотри, какая красота, – указал Суэтин на рощицу. – Зачем он в яме-то сидит?
Агония гамбита длилась пять минут. После грохота сметенных с доски фигур вылез недовольный Дерюгин.
– Зинаида достала, – были первые слова Дерюгина. – Заначку, – он похлопал по пистончику брюк, – вчера постирала вместе с брюками! Это бы ладно. Гладить стала, нашла, прогладила ее и, проглаженную, изъяла в доход государства. Да еще пристала: откуда? На свою голову сказал, что профвзносы. Так много, удивилась она. Хорошо, мысль пришла, что это за полгода. С зарплаты отдашь, сказала и изъяла. Пришлось «закладку» вскрывать.
«Закладки» были разбросаны по гаражу во множестве. Это, разумеется, были не те закладки в томиках поэзии или артистических мемуаров, которые любят делать рафинированные дамочки, находящие вкус в «высокой» литературе. Дерюгинские закладки были в щелях между кирпичами. Все их Дерюгин, естественно, не помнил, так как «закладывал» большей частью в беспамятстве, после того, как уже заложил за воротник.
– Зинаида с табульками не ловила? – поинтересовался Суэтин.
– Тьфу-тьфу! Бог миловал. У меня они и по форме, и по содержанию, как надо. Тик в тик. Не подкопаешься.
Дерюгин бухгалтерские квитки о начислении зарплаты печатал сам на машинке «Ивица» и относил «для отчета» жене. Та ни разу не усомнилась в их подлинности, так как даже не подозревала о мошеннических талантах супруга, поскольку считала его круглой бестолочью. Каждый раз она сетовала:
– Ну, что это за получка? Раз от раза все меньше. У вас что, совсем нет премий?
– Нет, – вздыхал Дерюгин. – План не даем уже несколько месяцев.
– Лет, – поправляла его Зинаида и шла жаловаться на мужа соседке. У той муж получал и того меньше, и это хоть как-то успокаивало Зинаиду.
– Это еще не все, – продолжал досадовать Дерюгин. – Потом сюда приперлась. Картинки сорвала. «Трехчлен» зачеркнула. Вон они, – он указал на обрывки бумаги в углу. – Пришла, увидела, разодрала.