Войдя в неё, я медленно двигался, наблюдая за её лицом, и наслаждался жаром тела, а Ванда двигалась мне навстречу, постанывая, и я уже чувствовал, как меня с каждой секундой охватывает всё большее блаженство. "И так будет всегда, даже когда она станет одной из нас" — уверенно подумал я, застонав и начал двигаться быстрее, желая получить удовольствие в полной мере…
— Девочка моя нежная, ты чудо, — прошептал я, когда отдышался, и снова прижав её к себе, перевернулся на спину.
Положив руку ей на ягодицы и не выходя из неё, я с нежностью произнёс:
— Люблю тебя.
Ванда замерла, а потом дёрнулась, и я тут же прижал её сильнее к себе, желая наслаждаться её теплом, когда услышу такие важные для меня слова. Её сердце быстро забилось, и она несмело посмотрела мне в глаза, а потом улыбнулась и спросила:
— Правда?
— Правда, моя хорошая, — заверил я.
— И я тебя люблю Дамис! — с радостью ответила она. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю!
— Спасибо, — ответил я. — Только, пожалуйста, не шевелись. Ты не представляешь, что я чувствую, когда в тебе и как мне это нравиться.
— Представляю, — с мягкой улыбкой ответила она.
— Нет, поверь мне, не представляешь, — уверенно ответил я и, положив ей вторую руку на плечи, прижал к себе, поцеловав в макушку. — Скоро ты поймёшь, что я имею в виду. Но сначала я хочу поговорить с тобой о другом.
— О чём? — тихо спросила она и напряглась.
— Ванда, ты уже знаешь, что я живу в другой стране…
— Знаю, — со вздохом ответила она.
— И соответственно не могу постоянно находиться в России, поэтому хочу увезти тебя с собой…
— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Америку? — она ослепительно улыбнулась, посмотрев на меня, но потом внезапно нахмурилась и опустила взгляд.
— Да, хочу увезти и хочу, чтобы стала моей женой, — спокойно ответил я, хотя мне не понравилось, что она опустила голову.
— Женой?… Дамис мы ведь знакомы всего ничего, и рано ещё об этом говорить…
— Ты меня не настолько любишь, чтобы выходить замуж? — почувствовав, как внутри всё неприятно сжалось, я внимательно посмотрел на неё. — Если хочешь, мы можем подождать года два-три, но поверь ничего не измениться.
— Дело не в этом, — прошептала она и предприняла попытку соскользнуть на кровать, но я только сильнее прижал её к себе. — Дамис, отпусти, — с непонятным отчаянием попросила она, и я разжал руки, чувствуя тревогу.
— А в чём дело? — спросил я, когда она отвернулась ко мне спиной и как-то вся сжалась.
— Ты не всё про меня знаешь… А ведь и твоя семья богата, наверное…
— Да, богата и что?
— Ведь они в любом случаи захотят узнать, что за оборванку привёл их сын в дом…
— Ванда, я не переношу, когда ты называешь себя оборванкой. Прекрати немедленно, — твёрдо произнёс я и, придвинувшись, обнял её.
— Да, я не оборванка, я намного хуже, — тут же согласилась она. — Я ещё и дочь алкоголички. Представляю, как твои родители обрадуются этому, а когда они ещё узнают и о том, что мой папа умер в сумасшедшем доме, они будут окончательно очарованы мной и моментально раскроют свои объятия, с радостью приняв в вашу семью, — с иронией закончила она.
— Ванда, мои родители буду смотреть какая ты, а не на то, кем были твои родители, поверь, — с улыбкой ответил я. — И главным для них будет то, что я тебя люблю.
— Не скажи, — упрямо ответила она. — Тебя заклюют, говоря о наследственности и пугая тем, что я рожу тебе каких-нибудь моральных уродов, которые или пить начнут, или видеть в каждом человека вампира…
— Кого видеть? — не поверив своим ушам, спросил я и, повернув Ванду к себе, посмотрел ей в глаза.
— Вампира, — она уныло посмотрела на меня.
Сердце заныло, и меня охватили тревожные предчувствия.
— Вампира? А поподробнее можно? — как можно спокойнее попросил я, но внутри уже всё сжалось. — Ведь про отца ты вообще ничего не рассказывала.
— Рассказывать особо нечего, — она тяжело вздохнула и отвела взгляд в сторону. — Когда он пропал почти на два месяца, мне было четыре года, поэтому я плохо помню то время. А когда появился, то начал нести всякую чушь, что его выкрали вампиры и он всё это время был у них. Он постоянно куда-то писал, обращался в милицию и, в конце концов, его признали сумасшедшим и определили в психиатрическую лечебницу. А там он протянул всего четыре года и умер, когда мне было восемь, а после его смерти мама и запила.