Я закрыла глаза. Не хотела видеть эту неприятную ухмыляющуюся рожу.
- Надеюсь, теперь ты поняла, что я не намерен с тобою в игры играть и шутки шутить. Мне больше по нраву вопли и страх. Я их коллекционирую, и мог бы долго тебе рассказывать обо всех оттенках страха, начиная от легкого как перышко испуга и заканчивая диким безумным ужасом. М-м-м..., - старик закатил глаза, видимо, смакуя свои деликатесы на языке, чем заставил меня брезгливо скривиться, - и мне кажется, я вижу твой страх в ясных заплаканных глазках. Да, деточка? Обещаю, мы это легко исправим. Зачем нам глазки? Чтобы смотреть на похот-ливого мужика, трахающего каждую ночь разных баб? Только попроси, и я быстренько избавлю тебя от этой бо-ли... - он облизнулся. - И хочу задать тебе еще один вопрос. Я так понял, что ты не откажешься помочь Тениэлю?
Я молчала, раздумывая над его словами.
- И что будет, если не откажусь?
- Ну, тогда мне просто остается приложить все усилия для того, чтобы у тебя это не получилось.
- Вы убьете меня?
-О, это слишком просто и скучно! И к тому же легко, - старик хихикнул. - И почему молва наделяет демонов жес-токостью? Нет, милая девочка я не могу убить тебя. Мы не имеем на это права. Но вот сделать тебя бесполезной ему я могу. Вернее, не я, а те двое, что сидят в соседней комнате. И думаю, это развлечение доставит им удо-вольствие.
И вот тут страх, наконец, начал побеждать странное оцепенение. Что могли сделать те двое? Отрезать язык или руки? Я не знала. Лучше смерть, чем такие увечья.
Молчал старик, безмолвствовала и я, в панике подбирая нужные слова. Сколько это длилось, не знаю.
- Если я вам пообещаю, что не буду помогать Тэлю, как вы это сможете проверить?
- Ты слишком долго раздумывала над моим предложением, и мне это надоело. Я, знаешь ли, весьма нетерпелив и поэтому решил не рисковать.
Он легко поднялся со стула и направился к двери. И я вдруг осознала, что он не шутит. Это было уже не простое заигрывание, как бывает, когда кошка играет с мышью, прежде чем сожрать ее. Это было нечто реальное и ощутимое. Я вдруг ясно поняла, что еще чуть-чуть, и узнаю, что такое настоящая боль. А мне очень этого не хоте-лось. Я не хотела знать.
От неспешных движений старика, приближающегося к двери, веяло неизбежностью и необратимостью.
Меня накрыл ужас, дикий и неконтролируемый. Может, кто-то и стал бы настаивать на своем, но я не смогла бы корчить из себя революционерку. Да и стоит ли? Из-за чего переносить адские муки, если Тениэль сам отверг меня, отбросив словно потаскушку?
Но одно я знала точно - что я очень хочу жить. Хотя бы для того, чтобы, когда закончится весь этот бред, найти Тэля и врезать по его смазливой физиономии. А потом еще раз. И еще. И еще. И напоследок разочек в челюсть. Если, конечно, даст бог, и счастливый случай позволит выбраться из ситуации, в которой я оказалась. Я тут же клятвенно пообещала себе, что запишусь на курсы самообороны, чтобы научиться ставить красочные и мощные фингалы.
А сейчас надо постараться, и во что бы то ни стало выбраться отсюда. Любым путем. Еще чуть-чуть, и, возможно, я сломаюсь от ужаса, перестав быть прежней. Мне было страшно.
- Постойте, я обещаю. Только, пожалуйста, не надо. Не зовите их, - попросила я жалобно.
Старик остановился около двери, присушиваясь к словам, и видно было, что с удовольствием внимал моим мольбам о пощаде. Я видела, что он не шутит, и готова была на коленях ползти к нему, только бы он не звал тех парней за дверью. Я унижалась и плакала, а этот отвратительный старый хрыч вкушал мой страх и упивался ужа-сом, словно изысканным вином.
Я заметила, что его рука ухватилась за ручку двери, потирая, и с удвоенной силой принялась просить его смило-стивиться надо мной.
- Поздно, деточка, - просипел старик ровным голосом, убивая надежду, тлевшую во мне. Дверь открылась, и он вышел, оставив меня одну.
Я с удвоенной силой старалась развязать веревку на руках, но в своих попытках освободиться больше напоми-нала выброшенную на берег рыбу. С руками, связанными за спиной, я не могла помочь себе зубами, к тому же от долго лежания на спине конечности затекли и практически не слушались меня.
- Она ваша, - донесся из комнаты все тот же ровный холодный голос.