Когда затихли последние стоны и сотрясения удовлетворенной страсти, Алекса опустила голову на его плечо, дожидаясь, когда сердце вернется к своему обычному ритму.
– Думаю, я никогда не забуду этого… – выдохнула она.
– Хм-м? – Кин не услышал, а почувствовал се приглушенный голос, отдавшийся в его груди, но слов понять не мог.
Алекса улыбнулась про себя. Она никогда не осмелилась бы сознательно повторить эти слова, поэтому и не стала.
– Я не закончила купаться, – пробормотала она и хотела было отодвинуться, но Кин только сильнее сжал руки.
– Не уходи, – попросил он. – Останься сегодня со мной.
– Ты не думаешь, что нам надо…
Кин заставил ее замолчать, закрыв ей рот поцелуем, потом весело улыбнулся.
– Ты когда-нибудь спала голой на берегу? Когда-нибудь просыпалась, ощущая, как солнце обливает тебя своим теплом, будто ты единственное человеческое существо на всей земле и не боишься никого и ничего?
– Нет, никогда. – Алекса хихикнула. – Звучит довольно рискованно.
– Когда я был молодым воином, то решил найти индейского бога и вступить с ним в переговоры. Тогда отправился к ручью и разделся догола, чтобы ему было нетрудно узнать меня.
– И как, узнал? – Алекса не могла противиться искушению и вернула ему обаятельнейшую улыбку, легонько водя пальцем по лбу.
– Думаю, да. Он послал грифа, ринувшегося прямо на меня, чтобы напомнить – мудрый воин никогда не должен обнажаться перед другим воином, зверем… или женщиной.
Кин запустил руку в черные локоны и заставил ее немного откинуть голову, чтобы он мог поцеловать мягкие губы.
– Представить себе не могу, чтобы ты не был готов к атаке любого живого существа. – Голос ее был полон благоговения и трепета, хотя она и пыталась замаскировать их легким смешком.
– Так ты считаешь меня непобедимым? – пробормотал он, прижимаясь снова к ее губам. – Уверяю тебя, это вовсе не так. Индейцы верят, что каждый смертный воин должен встретиться с равным по силе противником и принять вызов, чтобы узнать… Какого черта! – Кин дернулся, почувствовав что-то на своей спине.
Алекса открыла глаза, ожидая увидеть нависшего над ними дикого зверя, но обнаружила только Кентавра. Она весело засмеялась. Жеребец неслышно подошел по мягкому берегу, а они были столь захвачены друг другом, что не заметили, как оказались под его пристальным взглядом.
– Проклятый конь ревнует, – фыркнул Кин, оглянувшись через плечо и заметив, что благородное животное поднимает голову, готовясь снова толкнуть бывшего хозяина.
– Нет, просто скучает без внимания, – объяснила Алекса. Она подняла руку и погладила мягкую шерсть на морде. – Я несколько дней только и знала, что ехала на нем, не уделяя никакого внимания. А он слишком горд, чтобы быть просто рабочей лошадкой.
– Он ревнует, – проворчал Кин, не соглашаясь с ней. Да, ему приходилось делить эту женщину с белыми индейцами, даже с собственным жеребцом. Если бы в нем была хоть капля здравого смысла, ему стоило бы грациозно откланяться и забыть Алексу. Она привлекала всеобщее внимание и неприятности, где бы ни находилась, куда бы ни направлялась. Возможно, Кентавр превращался в сентиментальную массу, когда она к нему прикасалась. Может, Одинокий Зимний Волк был полностью пленен ею; но у него самого достаточно силы воли, пытался уверить себя Кин. Он может противиться Алексе, если так решит. Он должен. Вскоре они вернутся в город, и Алекса окажется окруженной толпами возбужденных мужчин. Он не собирается соперничать с другими за ее внимание, не будет одним из многочисленных обожателей. Пришло время отказаться от нее и позволить этой дикой пташке лететь свободно, следуя велениям и голосу сердца. Простой, обычный случай свел их вместе, напомнил он себе. Они были нужны друг другу. Зависели один от другого в последние несколько недель. Но они оба независимы, и ему придется всю жизнь бродить одному взад-вперед между цивилизацией на восток от Миссисипи и дикой местностью – на запад от нее.
Занятый этими мыслями, Кин схватил поводья Кентавра, отвел жеребца к другим лошадям и там привязал. С этого дня он начнет тренировать свою волю и заставит себя противиться собственному влечению к этой сереброглазой колдунье, обладавшей большим могуществом, чем жрец осейджей. Он проверит свою способность относиться к Алексе просто как к попутчице, он докажет и себе, и ей, что в состоянии жить, не поддаваясь зову сладострастия, даже когда искушение превышает все, что ему доводилось испытывать ранее. В конце концов, он дисциплинированный человек, разве нет? Он будет смотреть в сторону каждый раз, когда Алекса направится купаться в ближайшей речушке. Он может отворачиваться, когда ветер будет играть с ее черными локонами и легко ласкать щеки. Он может сдерживать себя, если действительно захочет этого. А он хочет, решил Кин. Настойчивый человек в состоянии победить любое пристрастие, если примет серьезное решение. Они приближаются к обжитым местам, и ему не удастся держать Алексу при себе неопределенно долго. Он должен начать обращаться с ней, как с любой другой женщиной. Скоро, скоро они покинут глушь и появятся в мире людей.
В последующие дни, по мере продвижения к востоку, между ними что-то образовалось. Каждую ночь Кин прижимался к Алексе, чтобы защитить ее от холода и ветра, и она не протестовала. Но он ни разу не сделал попытки воспользоваться этим и не предложил ей интимной близости. Алекса знала, что сдалась бы сразу, без всякой борьбы. Ее озадачивало, что Кин спокойно ложился и сразу засыпал.
А она лежала ночи напролет и размышляла, почему же он обращается с ней так по-доброму, но без всякой страсти. И что с ней произойдет, когда они достигнут Сент-Луиса? У нее нет ни единого цента, ни клочка приличной одежды, в которой не стыдно вернуться к людям. Чем ближе они приближались к поселению, тем больше она волновалась. Может ли она взять целиком на себя ответственность об их ферме? И как ей добраться до долины Уобаш, одной и без всяких припасов? Эти вопросы постоянно терзали ее, но до сих пор ей не удалось найти ответов. Будущее Алексы было темно и непонятно, а вежливое, но отстраненное отношение Кина заставляло ее чувствовать себя покинутой и нежеланной.
– Ого, черт бы меня побрал. Он привел с собой индейскую скво, – вслух размышлял Клинт, прищурившись. Он разглядывал Кина и молодую женщину с длинными темными косами, в индейском платье, приближающихся к хижине. – Что ж, по крайности это не девчонка Карвер. – Когда пара подошла ближе, Клинт задумчиво нахмурился, изучая тонкое загорелое лицо, потом насупился. – Черта с два, это Алекса. – Кин вошел в хижину, и Клинт выдавил слабую улыбку. – Что ж, ты вернулся как раз вовремя. Я уж подумывал, что придется старику одному нагружать кильбот. – Он помассировал побаливающее плечо, и взгляд его обратился к Алексе. – А у меня рука еще ноет. – Он презрительно фыркнул. – Ты оставил меня, полумертвого, и потащился за ней на территорию осейджей.
Кин молча бросил на него хмурый взгляд. Он ожидал от Клинта именно такого приема, но сейчас был вовсе не в настроении слушать его.
– Ты вполне был в состоянии позаботиться о себе, иначе я никогда бы не оставил тебя.
Алекса внимательно изучала Клинта, который продолжал нянчить свою правую руку. Теперь она поняла, почему Кин так надолго отстал от семьи Карверов на равнинах. Клинт был ранен, и Кин чувствовал, что у него есть определенные обязательства перед партнером.
– Ну-ну. – Темные глаза Клинта остановились на Алексе. – Что, записались в осейджи, мисс?
– Клинт! – Голос Кина стал резким и острым, как лезвие бритвы, так же как и взгляд, брошенный им на своего старого друга и компаньона. – Алекса потеряла всю свою семью и была захвачена в плен. Тебе нет никакой необходимости изводить ее своими шпильками.
– У-у… – Клинт отошел в сторону и вернулся к прерванному занятию – приготовлению еды. – Я глубоко сожалею и сочувствую вам в ваших несчастьях, мисс Карвер.
Алекса едва заметно кивнула, чувствуя себя очень неуютно. Несомненно, она была здесь лишней. Несмотря на произнесенные слова, в голосе Клинта не было ни намека на симпатию. Выражение его лица оставалось жестким. Она перевела глаза на Кина – тот казался весьма раздраженным поведением своего приятеля.