Раду, который готов был позволить себя убить прошлым вечером, не планировал умирать теперь, когда под угрозой из-за его бестолковости оказался его брат.
Одно дело — позволить себя убить с честью, другое — умереть как преступник. Совершить покушение на действующего султана, у которого не было наследников. Ко всему прочему, неудачное.
Он сам не понимал, как всё так вышло. Почему он вместо того, чтобы оттолкнуть Мехмеда, пустил в ход кинжал? Если уж решил его убить, почему не сделал этого?
Происходящее сбило его с толку.
Раду злился на себя за то, что был слаб. Что его отпор был больше похож на возню, как если бы ему действительно нравилось происходящее.
Он поверить не мог, что оказался настолько никчемен как боец — и ещё более бесполезен, как собеседник.
Ему хватило нескольких фраз Мехмеда, чтобы утратить самообладание, и в итоге произошло в точности то, о чём пытался предупредить его Халил-паша. У Раду развязался язык, и он высказал всё как на духу, оскорбив своими речами всех, кого только мог.
Он сам был виновен в том, что произошло.
Раду продолжал скрываться в колючих ветвях дерева, понимая, что так не может продолжаться вечно. Чем ближе подбирался полдень, тем беспощадней палило солнце, проникая даже сквозь листву. Дворцовая стража продолжала прочёсывать все окрестности и регулярно патрулировала главную аллею, с которой легко просматривалась роща, где он укрылся. Вопрос того, как покинуть Эдирне, оставался открытым: он отчётливо понимал, что, даже если ему удастся заманить кого-то из дворцовой охраны в сад и сменить запятнанную кровью местами порванную рубаху на неприметную форму, в Эдирне всё равно многие знают его в лицо. Им не составит труда опознать его. Что до его товарищей по казарме, то наверняка они не станут предавать султана ради друга-иноверца. Наверняка там уже обо всём известно.
Казалось, выхода не было.
Между тем, солнце постепенно уходило на запад, окрашивая небо в яркую охру. Раду ничего не пил с прошлого вечера, и его мутило от палящего зноя. Он намертво вцепился в ветви и оставался неподвижен уже несколько часов, потому что опасался, что, если попытается сменить положение, затёкшие ноги его не выдержат, и он упадёт.
Лучше уж было дать себя убить на месте, чем пережить такой позор.
— Принц Раду! — раздалось с главной аллеи. — Я знаю, что ты здесь!
Возможно, у Раду от солнечного удара начались видения, потому что неожиданно отчётливо он различил Мехмеда, идущего к нему с небольшим подносом, на котором побрякивали пиалы и вожделенный кувшин с холодным чаем.
Этого попросту не могло быть.
Стройная фигура в чёрном явно берегла левую ногу, однако не узнать высокий светлый тюрбан было сложно. В воздухе разлился запах томлёной баранины и сытного плова. У Раду на секунду потемнело в глазах — его тело было настолько изнурённым, что приходилось держаться из последних сил. Никогда в жизни ему не приходилось голодать — тем более, сознательно. На миг даже померещилоось, что он вот-вот потеряет сознание.
— Раду! — продолжал звать его Мехмед. — Я знаю, что ты не появлялся в казарме! Ты здесь! Прошу, давай поговорим! Раду!..
Эта пытка продолжалась около часа, пока дворцовый лекарь не вышел в сад, и не уговорил султана Мехмеда вернуться. К тому моменту тот уже всерьёз хромал. Неужели рана была такой глубокой?..
Раду, вопреки здравому смыслу, почувствовал себя никчемно. Это ведь он ранил Мехмеда — а теперь ещё и заставил бродить по саду больным.
Он всё никак не мог понять, откуда взялось это странное навязчивое чувство вины, словно он только что совершил что-то несправедливое.
Он определённо не был готов к тому, что станет сочувствовать человеку, который должен был вызывать лишь отвращение.
Он перевёл взгляд на серебряный резной поднос, оставленный посреди травы. Плов уже давно остыл, но одного взгляда в сторону пиалы хватало, чтобы снова оказаться на грани обморока. Стражники всё ещё патрулировали аллею, несмотря на наступление ночи, но в темноте вполне можно было рискнуть спуститься и хотя бы сделать несколько глотков чая. Вот только, поступив таким образом, Раду явно дал бы понять, что он всё ещё в саду. К тому же, охрана наверняка просматривала то место, где султан оставил еду — возможно, это была искусная приманка.
Раду подавил боль в животе, зажимая поясницу рукой. Перед глазами было темно, а сам он едва удерживался на дереве. Всё вокруг слегка кружилось и плыло, а голову объял жар.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем лица его коснулся прохладный ветер с моря, принося желанное облегчение. Ещё немного — и он сдался бы, но, казалось, сама ночь помогла ему справиться.