.
— Протяни руки.
Раду шумно выдохнул, ёрзая над его бёдрами, пытаясь сохранить равновесие. Он действительно был от природы грациозен — ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы занять устойчивое положение. Он вытянул руки ладонями вверх, протягивая Мехмеду пояс.
Алая ткань лежала на тонких пальцах свободным полотном. Мехмед перехватил край, перекрещивая его между запястий, чувствуя, как быстро колотится пульс. Он сделал всего несколько свободных витков, и затем, затянув их аккуратным узлом, поднёс к своему лицу, изучая работу.
Сколько ночей эти изящные пальцы не давали ему покоя? Сколько ночей он мечтал о том, как прикоснётся губами к сплетениям сухожилий? Он потянул ладони Раду ближе, проходясь ртом по длинным фалангам. Тонкие пальцы подрагивали, словно эти невинные прикосновения обжигали их.
— Раду, — Мехмед продолжал поглаживать ладони принца, — я хочу, чтобы ты запомнил. Если я тебя чем-то обижу, я хочу, чтобы ты остановил меня. Ты слышишь меня?
— Да, — Раду поглядел на него из-под упавших на лицо волос с неожиданной прямотой. Его губы были влажны и красны от укусов, а зрачки, казалось, заполнили собой всю радужку. Он дышал часто и взволнованно.
— Хорошо, — Мехмед осторожно сместил руки Раду себе на плечи, а затем медленно опустил егоо бёдра вниз. — Скажи, тебе комфортно?
— Да… — Раду замер, когда Мехмед прошёлся пальцами по его пояснице.
— Тебе нравится? — Мехмед продолжал гладить его спину, наслаждаясь первыми прикосновениями. Он склонился к Раду, проходясь губами по его рту. — Скажи мне.
Ответом ему был шумный вздох и подрагивание бёдер, стоило его ладоням опуститься ниже. Раду был чувствителен к малейшему колебанию воздуха, от лёгкого же давления на крестец он едва не дрожал.
Мехмед набрал в ладони немного масла и, прогрев его, принялся массировать плечи принца, плавно спускаясь по груди и прессу ниже, проходясь по области паха, бледным бёдрам, и изящным изгибам естества. По спальне расплывался густой цветочно-пудровый аромат, смешанный с жаром их тел, и соображать становилось всё сложнее. Раду медленно раскрепощался. Глаза его теперь были прикрыты, а бёдра его едва заметно подавались навстречу прикосновениям, словно не желая разрывать контакт. Он запрокинул голову, дыша шумно и хрипло, податливый и нежный, и в то же время смятённый. Всё более уверенно он теперь насаживался чл*ном на ладонь, позволяя пальцам Мехмеда беспрепятственно проникать внутрь себя.
— Ещё?.. — выдохнул Мехмед в его губы. Он сам не знал, как долго сможет держаться, но ему хотелось продлить эти мгновения. Он жаждал Раду слишком долго. Сердце его было наполнено жаром любви и сладкой горечью страсти.
— Да… — бёдра Раду задрожали, он ритмично насаживался на его пальцы, лицо его пылало огнём.
Мехмед сбросил с себя руки Раду, переворачивая его на живот, укладывая на подушки. Связанные руки оказались вытянутыми впереди на постели, не давая принцу подняться. Мехмед бережно захватил его волосы, приподнимая голову, целуя плечо, шею, задевая зубами ухо.
— Ещё? — он снова проник в Раду пальцами, но теперь движения его стали резче.
— Ах!..
— Ещё? — он наращивал темп. Раду сдавленно застонал, глотая ртом воздух.
— Да… да… да…
Его бёдра разъехались в стороны и блестели от масла, сам он — казался потерянным среди шелковых простыней. В уголках глаз собралась влага, взгляд подёрнулся чёрной пеленой.
Мехмед сам не знал, как забылся. Он думал, что первая их ночь обойдётся без его участия, но его тело горело огнём, а сам он едва понимал, что творит. Стоны сводили с ума. Волосы Раду пахли тенистым садом и маслами. Кожа его пахла желанием. Его тело дрожало под ним, подобно крыльям птиц на ветру. Раду молил его без слов. Он встречал каждый толчок жадным вздохом. Мехмед запрокинул голову, вбиваясь так, словно это была его последняя ночь на земле. Он горел, как никогда прежде. Его накрыло забвением, подобным тому, что наступает, когда слышишь раскат грома прямо над головой — вот только громом этим было его собственное сердце, а молнией была ослепительная пелена желания, в которой он тонул, словно в полуденном мареве, задыхаясь и в то же время не зная, как надышаться. Он любил Раду так, как умел — пылко, страстно, самозабвенно. Казалось, в какой-то момент он перестал понимать, кто он, как если бы душа его покинула тело и устремилась к Раду, желая слиться с ним в экстатическом порыве. Он сжимал Раду в своих объятиях, он целовал его шею, он обвивал его собой.
Он любил Раду, как умел — забывался в этой любви, потому что иначе сошёл бы с ума.