Впервые Мехмед задумался о том, что, вероятно, Заганос-паша ещё тогда знал, что, кто бы ни занял трон Византии, он будет обречён стать чудовищем.
Осознание этой простой истины повергло его в ещё большую злость — потому что, разумеется, Заганос-паша был прав. Об этом свидетельствовали все последующие кампании и упорные попытки то Мистрского Деспотата, то Трапезундской империи выступать против него. Мехмед уже не был уверен, что было хуже — воевать против таких же мусульман за греческий Трапезунд, или идти против человека, которого некогда считал другом, и который теперь распространял слухи о варварствах осман.
Он сам не знал, как оказался у покоев принца, однако двери неожиданно оказались заперты на ключ, так что стало ясно, что и Раду сейчас не был готов видеть Мехмеда.
Это было вполне понятно — по Эдирне теперь курсировали слухи, что Влад Басараб сжёг крепость и глумился над трупами, разъярённый слухами о связи между его младшим братом и султаном.
Вероятно, Раду уже обо всём прознал.
Часть 10
— …Мне не удалось его убедить, — Заганос-паша пожал плечами, избегая смотреть принцу Раду в лицо, — он об этом и слышать не желает.
— Это правда, что он ударил вас? — чуть помолчав, сменил тему Раду. Вежливость не позволяла ему спросить пашу напрямую, однако дворцовые сплетни распространялись со скоростью штормового ветра, а свежая рана на щеке Заганос-паши говорила сама за себя.
— Он был в ярости, — Заганос-паша вздохнул. — Это была провальная затея, принц. Я ведь предупреждал вас.
На этот раз принц Раду не ответил. Он молчал так долго, что в какой-то момент стало казаться, словно он более не заинтересован. Паше даже пришлось снова взглянуть на него, чтобы убедиться, что он всё ещё на месте.
— Ваш старший брат не идиот. Он знает, что Мехмеда не спровоцируешь так просто — он открыто пошёл войной против нас, прекрасно зная, что его поддержит Венгрия, а не ответить мы не сможем. Это была показательная расправа, объявление войны, — заговорил он, но Раду оборвал его.
— Мой брат убил двенадцать тысяч людей в одну ночь, — он встретил взгляд Заганс-паши почти безразлично. — Это не война, а бойня. Массовый забой. Влад, как и я, рос в Эдирне — вы, правда, считаете, что он искренне ненавидит мусульман? Ему глубоко безразлично, умрут ли ещё тысячи турков, или румынов или албанцев. То, что он творит, нельзя назвать войной… это необходимо остановить, пока мы все не погрязли в крови и ненависти. Пока не поздно.
— Я понимаю, — Заганос-паша кивнул, не зная, что ещё сказать. — Но султан не послушает меня. Разве только вы сами…
Раду покачал головой.
— Я не могу.
Всего три слова, в которых заключалось куда больше, чем он хотел бы сказать. Раду с самого начала понимал, что его отношения с Мехмедом не должны зайти далеко. Он верил, что всегда найдутся желающие использовать его против султана, и был намерен избегать ситуаций, когда бы Мехмеду пришлось выбирать между ним и справедливым решением. Его любовь вынуждала его быть осмотрительным — и он понимал, что однажды в положении разменной монеты может оказаться он сам. Он был к этому готов.
Не готовым оказался Мехмед.
Раду прикрыл глаза, проклиная себя за малодушие. Он не мог заставить себя просить Мехмеда, чтобы тот его отпустил — он принимал своё будущее и необходимость пожертвовать своими чувствами, но в то же время был слишком слаб, чтобы говорить с Мехмедом об этом напрямую.
Вместо того, чтобы расставить все точки, он пошёл на ухищрения. Ему даже пришлось просить Заганос-пашу об одолжении — никогда прежде он не пошёл бы на такой шаг, будучи в своём уме, отлично зная, насколько визирь Мехмеда одержим идеями разжигания войны и расширения империи. Просить о чём-либо Заганос-пару было унизительно и гадко — но у принца Раду попросту не оставалось иного выбора. Он не знал более никого, к кому ещё мог бы прислушаться Мехмед.
— Не можете, или всё-таки не хотите? — уточнил Заганос-паша тихо. Вопрос ударил точно в цель, потому что Раду действительно было слишком тяжело вести разговор о своём будущем с Мехмедом самому.
Принц смерил визиря холодным взглядом, отлично понимая, что никого не проведёт своей маской безразличия. Приближённые Мехмеда вполне представляли, какие отношения связывают Раду и их султана. Заганос-паша ни за что не стал бы подставляться под удар, если бы не желал избавиться от Раду — он всегда втайне недолюбливал принца и имел на то полное право, потому что именно к Раду Мехмед прислушивался больше всех. Присутствие Раду рядом с султаном ограничивало влияние остальных визирей, однако попытавшись убрать его можно было лишиться всего. Именно потому попытки использовать смерть Раду как провокацию, чтобы развязать войну между Османской империей и Валахией, остались в прошлом — никто не рискнул бы тронуть неофициального фаворита султана.