Часть 12
…Летом 1462 года всё закончилось, не успев начаться.
Раду смутно помнил вечер отъезда Мехмеда — им так и не удалось побыть наедине, а вокруг было слишком много свидетелей, и валашским вельможам пришлось бы не по вкусу, если бы их новый господарь был слишком дружелюбен с османским султаном.
Валахия и Османская империя теперь стали союзниками, оградившимися от притязаний и влияния Священной короны Венгрии, однако Раду не обманывался — если его брат в чём-то и преуспел, так это в распространении слухов о его порочной связи с Мехмедом. Ему необходимо было предпринять что-то, что раз и навсегда положит конец кривотолкам и не позволит католикам далее разжигать вражду среди его людей.
В итоге, он нашёл верный способ очистить своё имя — он согласился на брак с Марией Деспиной, заключив взаимовыгодный союз.
После этого даже у тех, кто относился к нему настороженно, исчезли всякие сомнения.
Правление Раду положило конец распрям — к тому же, принц дал понять, что не собирается продолжать удовлетворять амбиции венгров и Папы Римского ценой крови своего народа. Не собирался он прислуживать и османам.
По сути, сам факт того, что именно Раду выступил против брата немногочисленными силами, возглавив погоню и отколовшись от общего лагеря Мехмеда, играл ему на руку.
Он одержал победу там, где до него османские паши лишь обламывали зубы и терпели крах.
Тем летом, в пылу сражений и противостояния, принц наконец обрёл свой дом.
Сколько же лет прошло с тех пор? Десять… или одиннадцать?
Раду не вёл счёт — но с каждым годом становилось лишь сложнее. Он надеялся, что из памяти постепенно сотрётся прошлое. Верил в то, что обретёт утешение в новых заботах. Разве можно было сравнивать жизнь при дворе с годами, проведёнными в казармах, или в тени султана?
Вот только почему же он всё никак не мог отпустить прежние чувства?
Прошлое прорывалось сквозь настоящее, словно свет солнца сквозь задёрнутый плотный занавес.
Раду с упоением читал древних авторов, проникаясь их чувствами — потому что Мехмед ему больше не писал. Он познакомился с поэзией Персии, и даже мог цитировать полюбившиеся строки.
Он верил, что однажды они заменят ему то, что писал для него Мехмед — вытеснят из его памяти то болезненное вожделение на грани безумия.
Он желал обрести покой.
Вот только сердце его было не на месте — и, чем больше проходило времени, тем более тщательно приходилось скрывать, что мыслями он никогда не здесь.
На двенадцатый год Раду осознал, что силы его на исходе.
Он не стал писать прощальных писем — лишь сообщил Басарабу Данешти, своему давнему политическому оппоненту, что уступит его притязаниям, если тот в свою очередь поклянётся не разрушать альянс с Османской империей, и распорядился о союзе дочери и Стефана, другого своего противника — с условием, что тот оставит притязания на трон и прекратит вооруженные столкновения.
Басараб Данешти ответил согласием, а жизнь дочери была устроена.
Вечером того же дня Раду, переодевшись в простого купца, покинул родную Валахию и отправился вниз по Дунаю. По опыту он знал, что до Эдирне ему предстоит провести в пути несколько недель.
Зачем он решил вернуться туда, где его никто не ждал, он и сам не знал.
***
Раду не собирался посещать дворец, и ему не было дела до того, как теперь сложилась жизнь султана Мехмеда — говорили, он вправду исполнил заветы своего наставника, подчинив половину Европы. Похоже, тем летом он окончательно сменил лиру поэта на меч.
Прошло так много времени — едва ли теперь, даже столкнувшись лицом к лицу, Раду узнал бы в нём своего возлюбленного.
Раду было тридцать пять — Мехмеду же, должно быть, уже исполнилось сорок.
Что толку было грезить несбывшимися мечтами о воссоединении, если принц собственноручно всё разрушил?
Одиннадцать лет назад он понимал, что делал, и какова будет цена.
Мерный плеск волн, разговоры с незнакомцами ни о чём за чашкой чая, и бесконечные дни, сменяющиеся долгими бессонными ночами, стали для Раду обычным делом.