Он говорил и говорил. Поливал меня грязью с трибуны, повторяя лживые фразы, навязанные генералом. Всё было рассчитано — создать образ чудовища, изверга, врага. Сделать так, чтобы публика не просто усомнилась во мне… а возненавидела.
И у них это почти получалось.
Лица в зале начали меняться. Кто-то шептался, кто-то отворачивался, кто-то уже смотрел на меня так, будто я предал каждого из них.
И это продолжалось — до тех пор, пока судьи не вмешались.
— Довольно, — твёрдо сказал Велвис. — Мы поняли. Всё ясно.
Слишком ясно.
Но игра ещё не закончена.
— Вам есть что возразить на это, Кай Грин? — главный судья обратился ко мне.
— Боюсь, всё это лишь доводы без каких-либо доказательств, — ответил я спокойно.
— Но с этим трудно спорить, ведь вы и тот самый Марк покинули столицу. Причём последний способствовал побегу множества заключённых, — добавил судья Коль.
Мне нечем было защищаться. Эти события действительно произошли, о них знал весь город. Я не мог опровергнуть сам факт нашего бегства — мог лишь оспорить его смысл. Единственное, на чём строился выпад Глена — будто бы во всём виноват я.
Чёрт... Видимо, не выйдет играть в игру «у кого больше доказательств». Генерал выставляет меня чудовищем, и, судя по всему, у него есть достаточно свидетелей, готовых это подтвердить. Тогда и я пойду на крайность. Раз он ставит на страх — я поставлю на гниль. Покажу, что его власть построена на лжи и крови.
— Я вызываю свидетеля… Лилию Браун, — сказал я.
В зале моментально повисла тишина. Ни шороха, ни кашля — только гулкое напряжение в воздухе.
— Вы уверены? — переспросил судья Велвис.
Я молча кивнул.
Спустя меньше получаса гвардейцы завели Лилию в зал. Ей кратко объяснили, зачем её вызвали и кто это сделал.
— Думаешь, я тебе помогу? Пойми, Кай, я буду говорить честно — так, как это вижу. И так, как мне выгодно, — без тени стеснения произнесла она. Голос её был холоден, как лезвие.
Возмущённый гул прокатился по залу. Некоторые граждане явно не ожидали подобной откровенности.
— Именно поэтому ты здесь, — я выдержал паузу. — Сделаем друг другу одолжение.
— Ну, вперёд. Что ты хочешь знать?
— Ты ведь протеже Софии Нарт. Это знают все. Полагаю, однажды ты станешь её преемницей. Так вот: устраивает ли тебя то, чем тебе предстоит управлять? Нравится ли тебе политика королевства?
Я знал, куда давить. Лилия — хладнокровная, расчётливая. Она хочет власти, но не скандалов. Её цель — стать вершиной, но не утонуть вместе с генералом. Сейчас я дал ей возможность ударить по репутации правоохраны. А это автоматически ударит и по армии. По Нарт… и по Люмьеру.
— Политика королевства мне чужда, — произнесла Лилия с паузой, глядя в зал. — Все эти игры в интриги, корпорации, культы... Зачем? Мне этого никогда не понять. Но, поработав внутри системы, я поняла одно: всё королевство сочится гнилью. В людях, в сенаторах, в генерале. Это сплошная ложь, подаваемая под видом порядка.
Зал стих. Никто не перебивал, не шептался. Все слушали. Слушали Лилию, ловя каждое её слово.
— Считаю ли я генерала тем, кто должен стоять во главе нашего королевства? Однозначно — нет. Сотни документов доказывают его причастность к расправам над невиновными, к подстрекательствам, к угрозам и давлению — лишь бы сохранить власть. Вот некоторые из них.
Она достала несколько аккуратно сложенных листов и передала их гвардейцу. Тот — судьям.
— Это провокация! — вскочил один из защитников генерала.
— Позвольте свидетелю продолжить, — чётко произнесла судья Хоун, не глядя на защитника.
Генерал стоял недвижимо. Словно вырезанный из камня. Никаких эмоций. Ни попытки возразить, ни тени страха.
— Что касается этого парня… Кая Грина, — Лилия перевела взгляд на меня, и я напрягся. — Заслуживает ли он называться человеком? Быть одним из нас? Нет.
Небольшой гул в зале. Мой пульс резко участился.
— Что вы имеете в виду? — уточнил судья Велвис.
— Кай Грин прожил здесь своё детство, но затем вышел за стены. Там он нашёл цель. Не знаю, какая это цель, и знать не хочу. Но он вернулся. Вернулся сам. Зачем?
Она сделала шаг ближе к центру зала.
— Я считаю, что в нём всё ещё есть нечто человеческое. Частица справедливости. Та, что толкает его говорить. Кричать, доносить правду о том, что происходит за пределами стен… и о том, как мы закрываем на это глаза.