— Умри! — взревел стражник. Он обрушил на Вайта шквал ударов, глупых, но яростных сверху вниз — по голове, по плечу, снова по голове.
Лязг! Скрип!
С каждой встречей с клинком щит передавал Вайту глухую боль, от пальцев до плеча, будто сталь обжигала кость. Он отступал под натиском, пятясь к следующему витку лестницы — пятка уже нащупывала край ступеней. Дыхание противника стало хриплым, надрывным. Он сжигал последние силы без остатка.
И тогда Вайт уловил момент.
Очередной удар — широкий, размашистый, слишком эмоциональный. Грудь и живот нападавшего на миг оказались открыты. Вайт не стал полностью гасить удар — он намеренно подставил щит под углом, направив клинок мимо тела, вниз и вправо. В тот же миг он шагнул вперёд, внутрь замаха, под поднятую руку врага. Меч вырвался от бедра и обрушился на цель. Режущий и с тягой.
Острие вошло чуть выше ключицы — туда, где кожаный доспех неплотно закрывал шею, — и рванул вниз и поперёк, к центру груди.
Сталь разрезала кожу, мышцы, сухожилия. Разломала ключицу с хрустом, словно ветку. Вгрызлась в грудную мышцу. Кровь хлынула мгновенно — алая, горячая, фонтаном, под давлением перерезанных артерий. Струя ударила в стену, залила ступени, обожгла лицо и щит Вайта.
— Гххх... — не крик, а булькающий стон сорвался с губ юноши. Его глаза округлились от ужаса и холода, мгновенно наполнившего всё изнутри. Меч выскользнул из пальцев, зазвенел и покатился вниз по ступеням. Стражник зажал руками грудь, тщетно пытаясь удержать кровь, что сочилась меж пальцев. Его колени предательски подогнулись.
Но Вайт не остановился.
Раненый зверь — всё ещё зверь. А этот зверь стоял на пути. Сожаление утонуло в ледяной, безэмоциональной необходимости. Его единственный глаз оставался сухим и беспощадным. Он шагнул вперёд — не для удара мечом. Он вложил силу корпуса, вес и инерцию в удар щитом — не плоской частью, а краем. Стальной обод врезался в грудь.
Хруст и рёбра ломались, как спички. Стражника отбросило назад.
Он пошатнулся, его окровавленные руки взметнулись в воздух — пусто. Глаза, широко раскрытые, встретились с взглядом Вайта — в них был немой ужас. Каблук скользнул в пустоту.
Он замер на миг — словно прирос к воздуху. А затем гравитация взяла своё. Он опрокинулся назад. Без звука. Без крика. Его тело, ещё живое, но уже обречённое, с глухими, влажными ударами покатилось по каменной спирали вниз. Каждый выступ, каждый край ступени ломал что-то ещё: хребет, ключицы, череп.
Треск костей. Хлюпанье и мокрые удары. Тело кувыркалось, оставляя за собой кровавую дорожку. Наконец, оно застыло — исковерканное, в неестественной позе, у самого подножия лестницы. Оттуда донёсся последний, предсмертный хрип.... и затих.
Вайт стоял, тяжело дыша. Щит залит кровью, повязка на лице промокла. Меч в руке был липким от крови в ушах всё ещё звенел лязг, треск и булькающий стон. В нос ударял густой, тошнотворный запах — крови и железа. Он посмотрел вниз, на переломанное, растерзанное тело. На алую дорожку, ведущую от его ног к основанию лестницы.
Пальцы судорожно сжали рукоять меча.
Не хотел, но нельзя было останавливаться. Он должен был идти дальше.
На миг его охватила тупая, тяжёлая волна усталости и отвращения — не к убийству, а к самой мясорубке, в которой он стал лишь безликой деталью. Он вытер тыльной стороной ладони кровь со лба, оставив на коже размазанный малиновый след. Один глубокий вдох, затем другой. Он повернулся и начал подниматься выше по лестнице, навстречу затухающему гулу кристаллов. Каждый шаг отдавался эхом в тишине, прерываемой лишь ритмичным капаньем крови с его доспехов. Путь был открыт. Цена — оплачена.
Вайт. Имя, что когда-то значило честь. Слово, звучавшее, как клятва, как девиз, выбитый на щите. Он нёс его прямо, расправив плечи, подставляя спину тем, кто шёл позади. Закон? Для него он был не свитком, не речью, не приказом. Он был костью в скелете мира — прочной, неотъемлемой, основополагающей.
Но пламя… Пламя выжгло всё. И имя тоже.
Не пепел остался — лёд.
Он не идёт — движется. Как механизм, как игрушка, у которой вместо шестерёнок — осколки собственных принципов. В его глазах — ни ярости, ни боли. Только пустота, холодная, бездонная, как озеро под зимним небом. Там, где раньше тлела искра сострадания, теперь лишь отражение цели....единственной...генерал.
Честь? Сгорела вместе с миром.
Долг? Он выполнил его. И получил за это ад. Теперь его долг — не справедливость. Месть, глухая, безрассудная, всепоглощающая.